…из России выбрались!
-Буква «Н». Париж… Лондон… Неаполь!
-Теперь я? «Ль»? Львов.
-Ладно. Теперь я, - именинница улыбнулась сама себе - «В», - задумалась надолго, смутилась, засияла, - Волгоград!
-Опять на «Д»?! – взмолилась бедная девушка, соседка именинницы, - И что осталось на «Д»?
-Много чего.
-Ой! Кажется, знаю! Детройт!
-Так мы уже и до Америки Северной доплыли!
-Значит, «Т»…. Талин.
-Опять «Н»…. Новороссийск.
-Опять «К»…. Кенигсберг.
-Это то же самое, что Калининград.
-Разве? В любом случае, последняя буква то другая.
-Хорошо. Пусть будет.
-«Г», да?
-Да.
-Тогда…. Готем Сити.
-Это еще что?
-Это город в «Бэтмене».
-Это вымышленный город.
-Так мы же берем города не только в России.
-Ладно. Хорошо. Но на какую букву заканчивается? На «М», или на «И».
-А ты придумай два города!
-Делать мне нечего.
-Тогда, пусть будет «М».
-Почему?
-Название города Готем. Все равно, что «город Готем». Просто у них «Сити» пишется в конце.
-Тогда, «М». Ну, Минск.
-Опять «К».
-Не опять, а снова.
-Так, это будет.… Как столица Китая?
-Нет. Не подойдет.
-Жаль…. Тогда.… К… к… к… к… Керсин… Курстин… Керястин… Чего-то я не знаю…. Сейчас…. Краков!
-Вернулись в Россию!
-Да, дальше буква «В»…. Владивосток.
-Уже был!
-Нет. Не был.
-А что было?
-Не помню. А! Волгоград!
-Все время их путаю! В таком случае.… Опять «К»…. Да что ж эта «К» к нам пристало?! … Конго!
-А это разве не страна?
-Нет.
-По-моему это все-таки страна.
-Блин. Сейчас что-нибудь еще придумаю…. Тут глобуса нет? … Кембридж.
-Ты что?!
-В смысле?
-Это университет!
-А он назван не в честь города?
-Вроде нет.
-Хорошо. Сейчас еще придумаю. У меня мыслей много.
-Да все не о том…
-Погоди. Сейчас. «К»…. Нет, давайте найдем другую букву…
-Как это?
-Ну, не последнею, а предпоследнюю.
-И какая там предпоследняя?
-….мм.… О!
-Про «О» ты что-нибудь знаешь?
-Да сколько хочешь! Осло, например!
-Тогда, Оренбург.
-Опять «Г». Ге…. Нет. Го…. Гоморра!
-А это разве можно?
-Для Готем Сити же сделали исключение.
-Да. Точно.
-Продолжаем.
-«А»…. Асвенцим.
-Это ж концлагерь!
-Но вроде при городе.
-Ладно. Уговорили.
-Москва.
-Опять «А». А…
-Армагеддон?
-Нет. Не мешай, я думаю. А….
-Анальный секс?
-Ну, перестань. А…
-Аллелуя?!
-Все. Хватит. Я так не могу соображать! Архангельск!
-С него начинали.
-Блин. Тогда.… Нет. Не знаю.
-И что теперь делать?
-Давайте просто в слова?
-Ну, давай.
-Хорошо.
-Ты начинаешь.
Я начинал. Быть первым? Нет. Это не для меня. Мы просидели в молчании около минуты, после чего право на первых ход перешло к имениннице.
-Картошка.
-Отлично. Арахис.
-Соль.
-Лев.
-Волна.
-Ананизм.
Все обернулись на меня. Я пожал плечами.
-А что?
-Разве это так пишется?
-Вроде.
-Твое любимое занятие?
-Как и твой «Лев».
-Ну, хорошо. Принимается. С натяжкой. Ананизм. На «М».
-Масло.
-Что это всех на кулинарию потянуло?
-Не всех. Орел.
-Лед.
-Дьявол!
-Ледокол!
-Сложное слово! Леопард!
-Лесоповал! Вот как!
-Либерал!
-Лимонад!
-Дифференциал!
-Ботаник))! Листопад.
-Детсад.
-Дымоход.
-Дерьмоед.
-Надо приостановится….

…ибо пришла пора рассказать о главной виновнице всего происходящего с двумя несчастными мальчуганами – рассказать об Анне. Посвятим некоторое время изучению ее жизни. Начнем, пожалуй, с самого-самого начала (начинать с начала, по-моему, наиболее разумный прием повествования). И так:
Анна, дочь Юрия и Дарьи, росла в прекрасных условиях, окруженная заботой и любовь. В ее жизни всегда все было прекрасно, красиво и легко. Стоит ли говорить, или сами догадаетесь, что в школе она являлась одной из лучших учениц? Как всегда, было одно небольшое «но». Проблема в том, что девочка слишком рано осознала власть женщин над мужчинами. Да, это всем известно. Но не в столь раннем возрасте - чуть позже.
Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы решили, будто наша Аня росла стервой. О нет! Безжалостной она была лишь с теми, кто того желал. С теми, кто сам унижался перед ней. Четырнадцать… пятнадцать лет… и началась эпопея….

«У меня в комнате. Здесь Ваня и кажется, Леша. Они говорят о порнографии. Ваня сказал, что видел, как в фильме мужик засунул женщине все свои тридцать сантиметров. Показывает свой пенис – он огромен. Уже ночь. Я стесняюсь показать свой…»

О волосатых ногах.
Сидя на унитазе, я постыдно рассматривал ногу. Рассматривал волосы на ноге. Черные, почти кудрявые. Любитель смотрел очень внимательно. Универсальность волосяного покрова позволяла рассматривать каждый волос, как в отдельности, так и в совокупности с другими, его соседями. На первый взгляд волоски выглядели примерно одинаковой длины. Но вот я нашел один очень-очень короткий волос. Совсем кроху. Если большинство волос длинной были около полутора сантиметра, то этот еле-еле достигал 4 миллиметров. Странно, подумал Любитель, почему он так мал? Каковы причины его уродства и недоразвитости? Вот рядом с ним длинные здоровые волосы. Нога одна. Чем корни здесь могут отличаться от корней в полу сантиметре от них? Скорее всего, ничем. Но в чём же тогда причина? Зачем он так отличился? Я бы понял, вырасти он двух-трех сантиметровым. Есть чем гордиться. Но недорасти…. Это не его личная вина. Проблема глубже. Его программа сбилась. Его генотип – неполноценен. Он – урод.
И вот Любитель смотрел на этот волос и думал: больной неказистый волосок в дебрях здоровых волос, чтобы это могло значить?... Здесь должен быть скрытый смысл. Ничто не происходит просто так. И я, вероятно, не спроста приметил этого несчастного. Так как же он связан со мной? Не говорит ли это о том, что и в здоровом обществе может появиться сорняк? Неполноценный экземпляр. Но в то же время, это волос примечателен своей примечательностью. Ведь я выделил его из сотен других. Он для меня индивидуален. А что остальные? Они все одинаковы. Хороши, прямо как из инкубатора. Мои полноценные.
Любитель выделяется в толпе, как тот малюсенький волос в окружении здоровых дебрей. Любитель - ошибка природы, как и этот недоразвитый волос. Но разве не имею я права на жизнь? А? (12 декабря 2006 г.)
 

 «Мы чем-то заняты в моем дворе. Наша группа из института. Что-то среднее между фашистским концлагерем и уроком физкультуры. Я вставал в очередь на отстрел, но меня и еще троих пощадили и заставили ходить кругами по двору. Груда трупов лежит на грядках. По дорожке бегают девчонки. Пришла Алена. Она нага сверху. На месте правого соска прилеплен секундомер. Она бегала эстафету, затем я вызвался довести ее до номера. Мы вошли в дом. Я обнимал ее, чтобы заслонить нагую грудь. Мы поднялись в ее номер. Она сказала «Может нам помыться вместе?». Я быстро согласился и запер дверь. Поставил музыку. Мы вошли в огромную душевую. Она разделась. Я долго не мог снять белье. Следующая сцена – она сидит на диване, я снова ищу душевую. Да, перед тем как мы вошли туда в первый раз, я искал презервативы в комоде, но не нашел. И еще заглянула мама. С внешней стороны двери было зеркало, и она открыла дверь, чтобы причесаться. Напротив нашей комнаты в коридоре располагались три убогих туалетных кабинки, где тужилось три бомжа. Алена подшучивала надо мной, что я не могу найти ванную, когда мы только что там были. Она спросила «Любимый, а ты пойдешь к себе?» «Зачем?» «Ну, дрочить…» Я засмеялся «Я думал ты мне поможешь» «У меня у самой не получается!» Я нашел, наконец, душевую…»

Великие мысли
 
Великие мысли не приходят из великих раздумий. Великие мысли не выдумаешь нарочно. Они рождаются сами по себе, где-то позади рассудка, и, как назло, в самые неподходящие моменты приходит их осознание.
 

«Сначала показана улица, 1947 год. Дэн Экройд играет младшего брата Брюса Уиллиса. Он уезжает. Потом неразбериха. Смерть их отца. Современное время. Вместо того чтобы вырасти, Брюс опять становится ребенком лет 8-9. Его мучают кошмары. Его семья переехала в Америку, где его мать имеет связи и пытается протолкнуть свою поп-группу. Дэну лет шесть, он недавно вернулся и почему-то очень боится своего брата. Брюс ходит по городу (типа Чикаго) с гитарой и его терзают какие-то воспоминания. Вспыхивают, как молнии. Брюс решает наладить отношения с братом и хочет научить его играть на гитаре. Тот сторониться брата, затем они видят узенький проход, лестницу вниз и надпись сбоку «Open». Это их пугает. Общее воспоминание. Тем временем, мать договаривается с продюсером, он прослушивает и она приглашает его на ужин. Он приходит – высокий мужчина с круглой лысиной на затылке и бородой (как психиатр). В комнате очень темно. Всюду лежат или стоят компакт-диски, вырезанные в форме человеческих органов или членов. Пугает. Бабушка проводит его по комнате. Он говорит, что она играет такую простую музыка, а здесь так мрачно. Внезапно его пугают ноги, вырезанные из дисков. Бабушка говорит «А где же Оля?». Тут продюсеру мерещится мертвец в окне, и он спотыкается и падает из окна. Из кона виден еще один труп – мамы мальчиков. Она лежит голая вниз лицом в ножевых порезах. Женщины-зеваки, пришедшие посмотреть на ее тело, неистово кричат, когда на тротуар падает второе тело…»

Подростковые крики разрывали комнату на мелкие-мелкие части. Столпотворение, как в метро. Так всегда на праздновании дня рождения? Никогда такого не видел. Ибо впервые я был приглашен. Десятый класс. Предпоследний. Пригласили Любителя не из личных симпатий, тем более что день рождения был у девушки. Нет, все прозаичнее. Куда прозаичнее. Я оказался в нужно месте и в нужное время. Меня просто не смогли не пригласить. Это выглядело бы слишком невежливо. И ко всеобщему ужасу я согласился.
-Да, почему бы и нет. Я приду.
И пришел. Меня встретила мать именинницы.
-Здравствуй. Проходи.
Я поднялся на второй этаж. Там я был встречен самой именинницей и ее многочисленным гостями. Я чувствовал себя неловко, неуютно. Столько девушек. Красивых девушек. Девушек с прическами, в красивых платьях, в открытых платьях, накрашенных, на высоких каблуках. Именинница выглядело прекрасно. Я вручил ей подарков – дешевая неприглядная кофточка. Хотелось преподнести ей нечто более существенное, да денег опять не хватило. Она не стала осматривать подарок. Вместо этого она поцеловала меня в щеку. Я никак не мог понять, чего она от меня хочет, и старался увернуться. Но девушка все же чмокнула меня. Я был обескуражен.
Меня провели в комнату. Потом мы обедали. Я не проронил ни слова за всю трапезу. Съел все, что давали. Съел бы больше, но добавки не предложили. Затем мы вновь поднялись на второй этаж. Это ее комната. Чудесно. Оформлено в чисто женских тонах. Но не раздражает. Диван углом, зеленое растение в горшке, похожее на пальму, письменный стол, секс-энциклопедия на полке со школьными учебниками. Этой девушке известно много больше чем мне. Не приведи бог, она изъявит желание переспать со мной! Как же мне будет стыдно пред ней!
Мы сели. Пришел черед игр. Знаете такие невинные детские игры? Они знали много таких. Помню, когда у меня были друзья, когда я был совсем маленьким, я тоже знал парочку-другую развивающих игр. И вот, первая игра. Запоминайте. Авось пригодиться (если я ничего не напутал – много времени с тех пор прошло). Тот, кто водит, завязывает глаза. У одного (или каждого – не помню?) из нас на одежде (или, если кто пожелает, в волосах) – бельевая прищепка. Надо поймать человека, сказать, кто это, и найти прищепку. Я бегло осмотрелся – имена большинства игроков мне не ведомы. Что ж….
В удручающей слепоте «вода» носились по комнате, сбивая все на пути. Веселье не помещалось в столь небольшом замкнутом пространстве. Кто-то схватил меня. Это случилось лишь на третий раз. Я оглянулся. Девушка. Она аккуратно провела ладонью по моему лицу.
-Не знаю его имени…
Ее простили. А затем в поисках треклятой прищепки она облапала всего меня с ног до головы и даже больше. Прищепка найдена. Теперь я вожу, и вот, гляньте, даже кого-то поймал. Это явно не парень. Черт побери. И что делать? Как мне узнать ее имя? Включаем смекалку. Ну же!
Я очень-очень осторожно провел руками по ее телу снизу вверх – чтобы представить фигуру в общих чертах. Ни до попы, ни до груди я не дотронулся. Лицо. Я уже понял кто она. Запомнил духи. Сразу же всплыл ее образ. Но проблема не решалась. Я все еще не знаю ее имени. Тогда я решился поделиться своей проблемой с народом:
-Я знаю, кто это, но не знаю ее имя.
-А ты опиши! – мужской голос. Гнусавый. Кстати, без издевки.
Мое сердце билось безумно. Как ее описать? Сейчас ляпну что-нибудь не то, и испорчу людям праздник. Любитель зажмурился в повязке и начал:
-Она сидела на краю дивана рядом с пальмой. Черные волосы убраны в хвост коричневой резинкой, большие зеленые глаза, пухлые губы, полные щеки, в целом милое лицо, облегающее платье, заканчивающееся чуть выше колен, черного цвета, на левой руке женские часы со стальным ремешком и цветным циферблатом, на каждом ногте рисунок, какая-то розовая эмблема, длинные ресницы, резкие тени…
Я остановился. Все молчали.
-Я прав?
Молчание. Затем:
-Ищи прищепку!
Мои руки прошлись по всему ее телу ни разу не соприкоснувшись, ни с ее платьем, ни с ее плотью. Прищепка оказалась в разрезе платья, практически между грудей. Но я и с этим справился. Все. Трофей добыт. Я снял повязку. Все так и есть. Как я описал. Она отбежала от меня, как от прокаженного. Затем подошел какой-то парень и шепнул мне на ухо:
-Это игра специально, чтобы телок лапать, дурак!
Наверно, он прав. Блин…. Ладно, что уж теперь … поезд ушел.
Но постойте! Была еще одна крайне занимательная игра. Повествую:
Игра называлась «Правда или действие». Или как-то иначе. Сюжет таков: после жеребьевки образуются пары, и по очереди они задают друг другу вопросы или приказывают что-нибудь сделать. Например: я задам тебе, потом следующая пара, по кругу, и снова, но все наоборот – ты задаешь мне вопрос, и так дальше. Окажись я в настоящей, искренней компании, через минут десять-пятнадцать в этой комнате во всю гремела бы оргия и стоны рвали ханжескую скромность на части. Но я был в иной компании. Первый вопрос: Ты девственник? Парень улыбнулся во всю ширь лица и мурлыкнул «Нет». Еще несколько глупых вопросов и моя очередь настала.
-Ты девственник? – вот что интересовала мою сиюминутную партнершу.
-Да, - я опустил глаза.
Ничего. Смеха не последовало. Я более или менее успокоился. Круг. Мой черед вопрошать.
-Какую ты любишь музыку?
Теперь и правда наступила тишина. Гробовая тишина. Девушка хихикнула, будто вопрос пошл и неприличен, и удивленно ответила:
-Разную…
Круг. Меня атакуют.
-Тебе нравится кто-нибудь из присутствующих девушек?
Пары поменялись. Вопрос мне задала виновница торжества. Я был сконфужен. Честно говоря, мне никто не нравился – они все дуры. Но ответь я так, девушки могут обидеться. Могу сказать, что она  мне нравится. Она, конечно, мне нравится. Но что мне делать, например, на следующий день. Или в следующую минуту? Пауза длилась ух как долго.
-Ну…? – школьники замычали. Я очнулся.
-Можно другой вопрос? – взмолился Любитель.
-Нет. Она выбрала «Правду», и ты должен ответить.
-Можно я лучше сделаю какое-нибудь «Действие»?
Когда они, наконец, поняли (после долгих и мучительных препираний) что я не отвечу, пришлось им согласиться на это унизительное исключение из правил. Мне задали «Действие» - снять штаны и пройтись по дому. Месть сладка, говорят. Что мне делать? Или бежать с позором, или остаться с позором. Я выбрал второй вариант, снял штаны на радость присутствующих. Мои тощие «ходули» не очень-то впечатлили их. Черт с этим. Самое трудное впереди. И я вышел из комнаты. Вышел без штанов. Прогулялся по второму этажу. Вернулся в комнату.
-Иди на первый этаж!
Я послушался. Спустился по лестнице. Только собрался подняться, как ниоткуда появилась мать именинницы. Ее удивление не знало границ.
-Что ты делаешь?
Я «взлетел» на второй этаж, но они заперли дверь изнутри. Я стучался. Кричал. Но никто не открыл. В отчаянье, я пронесся по первому этажу мимо взволнованной хозяйки дома, выбежал на улицу и в таком виде вернулся домой. Дверь заперта. Дома никого. Ключи остались в штанах. Я сел у крыльца. Был, кажется, ноябрь. Или октябрь. Точно помню, холодно было. Так я просидел под входной дверью около получаса. Посмотрел на часы. До прихода родителей еще долго. Я забрался в дом через форточку. Это стоило не мало усилий, но больше находиться на улице я не мог. Я так и не получил назад свои штаны. Жаль только ключи. А штаны-то так себе.

«Я рыдал по своей жизни. Я был доктором…»

О внешних и внутренних мирах.
 
А вы знали, что наш внешний мир – только база? Только основа? Только голый скелет? Вы задумывались об этом хоть раз? Мир – только кости. Но есть еще мышцы. Есть мясо. Есть жилы. Есть органы. Есть сердце. Есть мозг. Есть черты лица. А реальный мир – только скелет. Любитель уверен, наши сны – и есть наш мир. День дает нам лишь площадку, на который мы можем базироваться. Это наш пол, стены и потолок. А ночью мы расклеиваем обои, ставим мебель, вешаем люстру, вдыхаем в это убогую бетонную коробку жизнь. Все что вы видите сейчас – статистика. Мертвая реальность. Реальность всегда мертва. Реальность однозначна, а все живое – неоднозначно. Но существует иное измерение. Где мы можем управлять временем. Где мы ускоряем ход вещей. Где мы замедляем ход вещей. Где жизнь зависит от нас. Потому что это и есть наша жизнь. Нашей жизнью не может быть то, чем мы не управляем. А дневной реальностью мы не управляем, сами знаете. И это не наша жизнь. Это только ее каркас. В нашей собственной реальности мы выбираем. Никто не делает выбор за нас. Хочешь – прыгай с крыши. Если захочешь взмыть вверх – милости просим. Если захочешь разбиться – разобьешься, экран потухнет, и начнем сначала. И никакой вечной темноты. Никакой смерти. Ты не можешь умереть. Даже если ты умрешь, значит, ты сам этого хотел. И даже после этого жизнь продолжается, во всем ее великолепии и разнообразии. Есть мир, мне это доподлинно известно, где все вращается вокруг тебе, ради тебя и только тебя. Все великие мысли приходят к тебе во сне. И это не спроста. Точно. Спросите у Менделеева.
Это как музыка. Есть общие понятия. Есть нотная грамота – семь нот. Но каждый музыкант пишет свою музыку. И это его музыка. И с жизнью тоже самое. Жизнь такая интересная штука. Все работает, крутится-вертится, по одним и тем же законам. Что инфузории-туфельки, что динозавры, что космос, что люди. Все одно и тоже. Отличия живут лишь в нашем восприятии. Но и восприятие не реально. Во сне слон может казаться мухой. Ты можешь видеть слона, но думать о нем как о мухе. Во сне ты можешь быть здесь, и одновременно быть в совершенно ином месте. И вселенная не рухнет в Великое Никуда от этого досадного нонсенса. Напротив. Вселенная подмигнет тебе – «ишь что придумал, парень». О чем я пишу? Пишу ли я о реальности? Вряд ли. Пишу ли я о снах? Пишу ли я вообще? Кто знает. Может, я только думаю? Может, вы только воображаете что читаете? Может, я сейчас сплю, и мне снится, что я пишу, а вам снится, что вы читаете? Или вас вообще нет. Какая же жизнь занимательная вещь! Во сне я захожу в маленькую дверь. Пролезаю, протискиваюсь. Это совсем маленький дом. Совсем маленькой помещение. И когда я пролезаю, я осматриваюсь. И я оказываюсь в огромной зале. Двухъярусной библиотеке. Помню, в классе втором-третьем, я изучал предмет «Риторика». Что изучает эта наука, зачем она нужна, мне до сих пор не известно. Важно другое. Был учебник. И была надпись: «Маленькая дверь в большой мир». Я не понимал, что это значит. Но Любитель был очарован. Помните «Алису в стране чудес» - когда Алиса становится совсем маленькой? Большой мир. Слишком большой для такой маленькой девочки. И этот мир слишком большой для таких людей, как мы. Это готический костел, где высокие потолки скорее давят на сознание гнусным католическим шепотом «Мелочь пузатая!», нежели вселяют желание вырасти. И этот мир, горячо обожаемый вами внешний мир, он тоже давит на меня. И на других. Вроде все есть. Смотрите, какой потенциал для роста. Но мне, что-то, не хочется расти. Наоборот. Мне хочется стать еще меньше, залезть под куст, свернуться калачиком и закрыть глаза. А в ночной реальности такого со мной не бывает. Эта реальность - моя. И я чувствую себя в ней защищено. Вы знали, что наш внешний мир – только база? Не ругайте мечтателей. Они не дураки. И однажды… однажды они не умрут. Они просто уйдут. Уйдут навсегда в свою собственную реальность и не вернутся в ваш жалкий мир. Ну, и каково вам теперь?
 

«Всей институтской группой мы спускались на экскурсию в подземелье. Гид все время на нас кричал, как в армии. Чтобы перейти на более низкий уровень, нужно за 150 рублей воспользоваться телепортацией. И вот они все телепортируются, а у меня не получается (для этого нужно опустить деньги в автомат и прислониться щекой к горизонтальному монитору). Я остался один. Паникую. Проходит десять лет. За мной приходят родители и за руку выводят из подземелья…»

-Але. Не знаю. Сейчас гляну, - мать подошла к окну, опять взяла трубку, - Да. Свет горит. Днем не горел, а щас горит. Нет, все в порядке. Да. Да. Ну, пока, Лен.
Мама положила трубку и вернулась на кухню. Отец кивнул ей.
-Лена?
-Да.
-И чего она хочет?
-Не может Валере дозвониться. Не подходит к телефону.
-Наверно курит на крыльце.
-Она за него беспокоится.
-А он здесь остается?
-Да. Не хочет к ним переезжать. Говорит, хочет побыть один.
-И чего Ленка его не заберет отсюда?
-Сказала, заберет после каникул. А то уже десять дней как, говорит, с ума от волнения сходит.
-Почему? – моя реплика.
-Боится, как бы он снова не сорвался.
-Не запил опять. Он раньше часто это делал. Последние годы только держался. А теперь не знаю,… может и сорваться.
-Ну, да. То его Марина как-то поддерживала. А теперь что…
-А с домом что будет? – снова я.
-Ничего. Половина принадлежит Лене. Половина Андрею. Марина Андрея слишком любила. Даже больше, чем Ленку. Все переживала, что тот не женился.
-А сколько ему?
-Сейчас прикину…
-Сорок… четыре…
-Да. Причем его половина дома оформлена на Олю.
-А это еще кто?
-Мать Валеры. Ее уж лет пять, как нет. Покончила с собой.
-И сколько ей было?
-Ну,… за восемьдесят.
-Что это она в таком возрасте...?
-Чего-то с головой было. Повесилась на батарее.
-Как?
-Удавилась. Закрыла дверь в комнате. Уперлась в нее ногами. Обмотала шею в полотенце. Обмотала полотенце вокруг трубы. И удавилась.
Я с великим усилием пытался представить себе столь странную картину. Но ничего не выходило. Воображения не хватало.
-Сама не знаю. В общем, они дверь никак отрыть не могли…
-Да, только чуть приоткрыли. Пришлось протолкнуть в щель шестилетнюю девчонку, чтобы та оттащила старуху от двери…
-Неприятно…
-Она уже съезжать начинала. Всем рассказывала, что ее не кормят. Кстати, как не странно, но она была очень похожа на Марину. А ведь они не родственники. Помнишь?
-Да, - отец несколько оживился, когда поинтересовались его мнением, - Сидела на трости в переулке. Подставляла ее под зад, облокачивалась на забор и следила за всеми. Точно, как Марина. Тоже всех знала. Всюду нас совала.
-Только Оля когда-то очень красивая была.
-Да уж. Но жизнь от этого легче не стала….
-Да…. Все-таки в тюрьме отсидела…
-Кто? – я запутался.
-Ольга.
-Сколько?
-Вроде, три.
-Да, три года.
-За что?
-Ха…, - отец улыбнулся, - Ну, она работала бухгалтером, по совместительству любовницей начальника. И воровали они по-крупному. А когда возникли проблемы, он все на Олю спихнул. Вот она и отсидела за него.
-Ей стоило убить его, когда она вышла, - мать всегда переживала в таких ситуациях – когда мужчина обманывал женщину.
-Ну, конечно! И еще раз отсидеть. Лет этак десять. Да?
Отец никогда не жестикулировал. Его интеллекта хоть и было не много, но все же хватало на то, чтобы выразить свое несогласие словесным путем. Мать часто обижалась. Интонации у папы действительно получались чересчур жесткими. А женщины не любят такое обращение. Зато он никогда не бил ее.

«Лежал в родительской постели и онанировал. Они сидели на кровати чуть впереди. Папа косился назад, на меня. Я кончил и пошел подмываться. Рядом была раковина и туалет. Я сделал вид, что мою руки…»

В шестнадцать лет у Ани было все – мальчики, хорошие оценки, подружки, деньги, любящие родители. Абсолютно все. Возможно, даже больше, чем обыденное потребительское «всё». Обладание всем родило в ней некую надменность над серой массой ровесников. Женщины-учителя восхищались ей и закрывали глаза на всякие оплошности. Мужчины-учителя, в сколь почтенном возрасте они не пребывали, испытывали плотское уважение к юной красотке, и не могли ни в чем отказать. Тоже самое происходило и с одноклассниками. Мир вертелся вокруг нашей Анны. Лишь ей подвластны все блага мира. Она раздавала карты. И она мухлевала.
За пребывание близь нее мальчишки устраивали дуэли, не очень благородные, но все же дуэли. Они собирались после школы, набрасывались друг на друга, катались по земле, кусались, ругались. А девушка, чье тело и разум были ими так желанны, спокойно стояла поодаль с подружками и, тыча пальцами в беснующуюся груду тел, от души хихикала.
Кстати, между прочим, Анин «выпускной» прошел на редкость спокойно. Дискотека, медленные танцы, шампанское, гуляния до утра. К сожалению, у Ани не осталось никаких ярких воспоминаний о школьных годах. Что ж, однажды все обязано измениться.
Но ничто не изменилось с началом учебного года в институте. Вновь она окружена всеобщей любовью. Но меланхоличные нотки здесь не к месту – Аню такое положение вещей вовсе не печалило. А с чего это ей печалиться? Всеобщая любовь означает полную свободу выбора. Она могла показать пальцем на парня и вот он уже целует ей ноги. Могла показать на девушку, и та в миг становилась ее лучшей подругой. Она могла все. Если отличительной особенностью Бога считают его всемогущество, то Аня и была Богом. Она выбирала, она отвергала. Да, много юных представителей мужского пола навсегда или только на время потеряли веру в себя после встречи с Анной. Некоторых она обижала, некоторых оскорбляла. Некоторых демонстративно не замечала. Но я ни в коем случае не осуждаю ее. Она имела на это право. Неотъемлемое право. Но однажды сыграла с ней природа, или сам Бог, ревновавший людские рассудки к этому прелестному созданию, неприятную, если не сказать злую, шутку.

О мужчинах и женщинах.
 
Может ли мужчина прожить всю жизнь с одной женщиной? … Должен ли он? …
Простите. Забылся. О чем мы говорили?
 

«Какие-то извращения. Трахали милых девушек стоя в очереди. Помещение похоже на мой туалет. Потом профессор брал у нас мазки из задницы и сперму на анализ. Что-то изучал. Я вышел вперед и сказал, что великий Энгельс начинал прочтение библии словами «Познание – изучение чужих чувств». Не знаю, кто такой Энгельс, и слов таких не слышал».

Что-то мне подсказывает – вы несколько запутались, да? Избавлю вас от мук размышлений и поясню: есть два Любителя, и одна девушка, по имени Аня. То, что оба Любителя интересуются любительской фотосъемкой, ничего не значит. Она не знакомы друг с другом. Хотя они могут быть и одним и тем же человеком. Они, наверно, очень похожи. Ведь они оба – жалкие Любители. Они даже жить нормально не умеют. Но они любят жить. Каждый по-своему, но все же любят. Поэтому, их именуют Любителями. Они не богаты, хотя это не важно. Они живут в провинции, хотя это тоже не важно. У них нет друзей. Это важно. Хотят ли они иметь друзей? Сложный вопрос. Тот, второй Любитель, он этого очень хочет. Первый… он ничего уже не хочет. №1 копия №2, но с парой-другой несоответствий. А девушка, Аня… она совершенно случайно оказалась замешана в этой прискорбной истории борьбы человеческих Эго и Альтре-эго. Сложись все чуть по-другому, и ни мы, ни Любители, никогда бы не услышали о ней. Но где-то во времени произошел сбой программы. Микросхемы сбесились. И линия жизни нашей знаменитой Ани свернула в дебри, в чащу леса. Все закрутилось, завертелось, да не по той орбите. То ли Бог чего-то намудрил, то ли природа взбунтовалась, то ли все дело в магнитных бурях. И все они, Любитель, снова Любитель и Аня, оказались не в своей тарелке. И все они одержимы. Кто любовью, кто жаждой одиночества, кто страстью, кто иной гадостью. Вот такие дела творятся в миру. Для страны, планеты, а, тем более, галактики, эти трое придурков с их закидонами на пустом месте играют небольшую роль. Это и к «лучшему». Если бы судьба галактики зависела от них… в каком дерьме мы бы оказались!

«Я привел вечером в дом двух девушек. Они ждали на улице у двери, пока я договаривался с мамой, что сам напою их чаем. Впустил в дом, и мы прошли на кухню. Я отлучился прибраться в комнате, а когда вернулся, мама уже подавала им чай…»

О добре и зле
 
Кажется, я единственный на всей планете, кто знает разницу между добром и злом. Произошло моё прозрение довольно прозаично:
Университет. Предмет «Акустика и звукопоглощение». Я сижу, клюю носом. Преподаватель нуден и не способен заинтересовать меня в своём предмете. Но вдруг мой слух режет нечто новое. Нечто крайне оригинальное и неведомое доселе мне. Преподаватель сказал: «А знаете разницу, между музыкой и шумом?». Я проснулся. Уставился на него. Невзрачным мужчина лет 50, с проседями, низкого роста собирался открыть мне великую истину. Много лет я мучился вопросом «Что есть музыка?». И он продолжил, словно невзначай: «Музыка – это то, что тебе нравится. А шум – то, что не нравится…».
Мало кто понял гениальность сих слов. Мне и самому поначалу показалось, что меня надули. Как будто, ответа так и не последовало. Или последовала отговорка. Но я понял. Мысль молнией вспыхнула в голове «Так и есть! Он прав!». Я привёл тысячи примеров, всякий раз убеждаясь в его словах. И именно из этой аксиомы проросло моё осознание добра и зла. И так, внимание: добро – это то, что нам нравится, а зло – то, что не нравится! Можете обзывать меня неоригинальным плагиатором, но к словам преподавателя добавить мне было нечего. Всё сходится, сказал про себя Любитель. И нет никакого объективного добра. Есть только предпочтения.
Я помогаю старушке донести сумки, потому что мне это нравится. Ибо я получаю моральное наслаждение. А почему я получаю моральное наслаждения? Потом что в детстве мне говорили, что помогать старушкам – надо и нужно.
Я не кричу и не прыгаю по аудитории, лишь потому, что в детстве мне давали конфету за соблюдение тишины, а за озорничество шлёпали по попе.
Я уступаю место пожилым людям в транспорте, потому что мне это нравится. Я выбираю наименьшее из двух зол. Доступные варианты: 1 - Уступить место и с чувством удовлетворения от правильного, одобряемого обществом поступком, простоять оставшуюся часть дороги. Или: 2 – Продолжать сидеть, получать физическое удовольствие от непосредственного процесса сидения, но быть мучимым совестью. И чаще всего я выбираю первый вариант. Ибо физическая усталость – ничто, по сравнению с муками совести. А совесть – вовсе и не добро. Совесть – есть те фундаментальные штампы человеческого поведения, которые заложены в нас нашими родителями, учителями, телевиденьем, друзьями и другими источниками информации. Я бы не уступил место старому человеку, если бы мне не повторяли в период моего пассивного умственного развития, что так нужно поступать. Совесть необходима социуму – безликой массе людей, исчисляющейся не индивидуумами, а единицами. Без совести и базовых понятий «что нужно, а что нельзя» упорядоченная цивилизация невозможно. Совесть на руку человечеству. Нет хороших или плохих поступков. Есть поступки, и наше к ним отношение. Убийство назвали «плохим поступком» лишь из-за страха самому быть убитым. Слабые сказали что «убивать – это плохо». А когда человек не поверил, слабые уточнили «Бог сказал, что убивать – это плохо». А когда человек опять не поверил, слабые добавили «Бог сказал, тот, кто убьёт, попадёт в ад». И так «просто поступок» стал «плохим поступком».
Идеальный пример – месть. Ещё не так давно в той же цивилизованной Италии вендетта считалась «хорошим поступком». Почему? Потому что обществу казалось, что месть за смерть близкого – благо. А вопрос на самом деле лишь в человеческом эгоизме. Человек жаждет месте из эгоизма. Он хочет духовного спокойствия. Он не вернёт любимого человека. Но он сделает свою жизнь лучше.
И любовь, конечно же. В любви нет ничего хорошего. Я даже засомневался в существовании той самой любви. За что мы любим того или иного человека? Ну? За то, что он делает нашу жизнь лучше. И мы не хотим жить без него, ибо нам будет хуже. Мы заботимся на самом деле лишь о себе. И ревность. В ревности нет ничего хорошего. Как, собственно говоря, и плохого. Ревность – чувство собственничества. Мы не хотим, чтобы другой ребёнок играл с нашей игрушкой. Мы хотим, чтобы эта игрушка принадлежала исключительно нам. Но и в свободной любви нет ничего добродетельного. Поясню: Заниматься любовью с другими мы позволяем нашему партнёру, дабы он (партнёр) был счастлив. А когда он счастлив – мы сами счастливы. Так что, свободной любви мы предаёмся из того же эгоизма.
Героические поступки, так почитаемые людьми, лишь агонию эгоиста. Человек спас другого, и сам погиб. Немногие усомнятся в добродетельности сего поступка. Лишь я один. Каковы мотивы спасателя? 1 – совесть. Герою кажется, что лучше он спасёт другого и сам погибнет, чем останется жить с чувством вины. Ещё Фрейд утверждал, что ни один человек не осознает св… Продолжение »