…рошо. Как скажешь: Я сумасшедший.
Аня усмехнулась.
-Ладно. Иди. Фотографирую, раз уж очень хочется.
И, представляете, он залез к девушке внутрь! Залез не чем-нибудь. Залез объективом фотоаппарата. Бац! Вспышка. Аня вздрогнула. На снимке темно-красные и розовые оттенки причудливых форм. Любитель ощущал эйфорию. (20 декабря 2006 г.)

О фотографах и вечности
 
Большинство фотографов говорит, что они стремятся остановить жизнь. Я не хочу останавливать жизнь. Я хочу увековечить ее движение. Не хочу останавливать жизнь. Хочу увековечить ее движение. Я не останавливаю жизнь. Я увековечиваю ее движение. Вот и все что я делаю. Я увековечиваю движение жизни. Я не хочу ее останавливать. Я хочу увековечить ее движение. Мне не нужно ее останавливать. Мне хочется, напротив, увековечить ее движение. Зачем останавливать жизнь, если можно увековечить ее движение? Я не хочу останавливать жизнь. Я просто хочу увековечить ее движение. И все. Больше ничего. Только увековечить ее движение. Не останавливать жизнь. А лишь увековечивать ее движение. Все более чем просто. В остановке жизни нет ничего интересно. Много лучше увековечивать ее движение. Мне не хочется ее останавливать. Хочется увековечить ее движение. Навсегда. (20 декабря 2006 г.)
 


-Опять Дима приехал.
-Куда? – мама задала вопрос почти нехотя, без особого интереса.
-К Таньке, куда же еще! – отец смотрел в телевизор, ел суп и говорил одновременно. Мутная зеленая похлебка стекала по подбородку.
-Зачем?
-А куда ж ему еще ехать?
Я молчал. К таким разговорам нечего добавить интеллигенту, вроде меня.
-Так зачем он приехал-то?
-Надо где-то начинать. Поживет у нее. На работу собирается устроиться.
Поясняю: Дима - племянник тети Тани. Я слышал, он только что вышел из тюрьмы, но не ведал, за что и как долго он находился там. Не скрою, интерес мой велик. Чего уж там таить, мне никогда не были безразличны человеческие судьбы, а тем более, чужое грязное белье.
-А за что он сидел? – и мать и отец обернулись, посмотрели на меня. Видно, уже позабыли, что я все еще на кухне.
-Так, - отмахнулся отец, - Мелочь.
-Ну, да! Мелочь называется! Но он не виноват.
-Как это?
-Да так! Жена у него – стерва была.
Понимая, что тут без клещей не обойтись, я продолжал расспрос. Стоит мать раззадорить, как информация рекой потечет.
-Спуталась с его отцом.
-Чего-чего?
-С тестем своим. Понимаешь?
Я удрученно покачал головой. Отец вступил:
-Ну, трахалась она с ним!
-Как ты говоришь! – возмутилась мать, и кивнула в мою сторону, - Спала она с ним!
-Нет, знаешь, с ним-то она как раз не спала! Спала она с Димкой, а трахалась с его отцом!
-Ладно, я понял. И что из того?
-Как это «что»? Он их застал…
-И его за это посадили?
-Нет. Он жене морду «начистил». А она в милицию позвонила. И все.
-И его посадили?
-Да. Она синяки предъявила и все тут.
-И сколько он отсидел?
-Сейчас скажу… два года, кажется.
-Не повезло…
-Да уж. Все эти бабы…!
-Перестань! - мать встала из-за стола и отошла к раковине.
Я пил компот. Отец таращился в экран телевизора. Кто-то бегал, кто-то стрелял. А у меня все перед глазами расплывалось. Раз у Тани теперь живет Дима, отец будет реже захаживать к ней. Такая ситуация не пришлась мне по душе. Честно говоря, меня тяготило и мамино общество. Но ей некуда податься. Я грустил. Грустил, когда они рядом. Грустил, когда их нет. Я вообще часто грустил без причин. И без смысла.
Любитель поднялся к себе. На царапанном экране монитора высветилась чудесная фотография – ничего не разобрать. Подобного эффекта легко добиться иным методом - с помощью красок и холста. Кисти не понадобятся. Просто выливаешь на чистый холст акварель и все. Или еще лучше плеваться на холст красками из тюбиков. Самое веселое занятие в природе. По крайней мере, одно из самых веселых.

Об этой комнате
 
Обычно говорят, что книги лучше кинематографа. Или не лучше, но «художественнее». Как пример, приводят насильственность киноизображения – ты видишь готовый кадр, а не воссоздаёшь его лично и самостоятельно. Но и тут есть подвох (а подвох он, на самом деле, есть всегда и везде).
Книга говорит, какой должна быть картинка. Тебе пишут, что «голубоватые обои были не первой свежести, на письменном столе светлого дерева возлежали учебники, цветные карандаши и журнал Роллинг Стоун». И вот перед тобой возникает картинка. На картинке – все то, что писаны выше – обои, стол, учебники, карандаши и Роллинг Стоун. А что тебе говорит кино?
Кино показывает комнату. Просто комнату. И кино не даёт её описания. Описание составляет сам зритель. И если в книге черным по белому написано именно «Роллинг Стоун», то на экране ты может легко спутать его с Плейбоем, или журналом автолюбителем, или Игроманией – зависит от степени знакомства зрителя с обложками вышеперечисленных изданий. А цветные карандаши ты можешь и вовсе не заметить. Или тебе может показаться, что это вовсе не карандаши, а фломастеры. Или разноцветные заколки для волос. И всё – персонаж, живущий в этой комнате не останется прежним, раз его комната претерпела такие изменение. Ведь и обои могут показаться не столь уж ободранными, и при определенном освещении, вовсе и не голубыми, а скажем, розовыми. Тысячи деталей отныне зависят от наблюдателя. От зрителя. Нет писательского диктата, мол «возлежали учебники». Именно учебники. Черным по белому – «у-чеб-ни-ки».
Или вот: «Он улыбнулся в ответ. Неохотно. С усилием. Неестественно». Отныне нам доподлинно известно как именно он улыбнулся. Но знали бы мы обо всех этих деталях, будь это кино?
Парень улыбается в кадре и нам остаётся лишь гадать – улыбнулся ли он от души или из вежливости. Мы никогда не узнаем наверняка. Наш сугубо личный вердикт зависит от огромного количества факторов – от собственного отношения к реплике, за которой последовала та улыбка, от игры актёра, от нашего настроения в тот момент, от музыкального сопровождения или освещения. Мы можем лишь строить догадки. И мы никогда не сможем сказать, что мы правы. Потому что нам не на что сослаться. У нас нет на руках текста, где четко и ясно сказано «Неохотно. С усилием. Неестественно». Потому что это не столько правда, сколько мнение одного человека – автора. Это и есть авторский диктат. У нас нет выбора.
В литературе описывают, что и как нам нужно представить себе в уме.
В кинематографе же нам честно показывают ситуацию, а выводы из увиденного мы делаем сами. Вот так оно всё непросто.
 

«Местно действия платформа. Только одна платформа (№1). Вместо второй – вода. Проезжает поезд, на который мы никак не можем сесть. Он останавливается дальше платформы. Из последнего вагона вылезает знакомый мне и остальным лысый проводник «Забирайтесь!» Один за другим (человек 20) забираемся на крышу поезда. Я поднялся по лестнице. Там висит на проводах повешенный. Вагон, на который мы забрались, привязан к машине, что стоит на переезде. Я бегу за лысым проводником. Мы кружимся. Я хватаю его, допрашиваю. Он отказывается говорить. Теперь я лежу рядом с очаровательной девушкой. Наш лежак висит в воздухе. Позади – родители на вагоне. Мы придумываем, как нам пить из банки. Немного разлилось. Я сказал, что это моя вина. Мы обнялись. Очень хотелось заняться с ней сексом, но сзади за нами наблюдали родители. Мы обнимаемся лежа. Потом наш лежак летит сквозь красивый, но серый компьютерный город…»

О кошке
 
Я взял кошку и запихнул в коробку. Казалось бы, что может быть подлее…. Но… кошка свернулась в клубок и заснула. Так уютно. Я видел по ее улыбающейся мордашке, что в коробке, как ни странно, ей очень даже нравится. Любитель не стал фотографировать столь уютное зрелище лишь из предрассудка – домашних животных не положено снимать. Я просто любовался. И это был урок. В любой мелочи я старался разглядеть урок. Поучение. Наставление на путь истинный.
Насильно поместив кошку в картонную коробку, я, тем не менее, не разозлил ее и не сломил дух ее. Эта кошка, будучи много умнее меня, принимает все как должное, ищет выгоду во всем, чтобы с ней не происходило. Я на ее месте заныл, расплакался, выпрыгнул бы из коробки и убежал в слезах. А она спит, свернувшись в клубок. Насколько жизнь проще при таком подходе, а! (24 декабря 2006 г.)
 

«О кошках. Место действия – что-то среднее, между коридором с двумя дверями и шоссе у березовой рощи. Пол коридора иногда становится шоссе, а стена, где двери, становится прозрачной. За первой дверью были заперты два белых котенка. Мы пришли покормить их молоком. Нас трое – я, Леша и Витя. Оказалось, что Леша уже нечаянно выпустил котят. Витя нашел их трупики на шоссе, передавленные машиной. Он кричал на Лешу, как тот мог допустить такое. Потом я оказываюсь на вокзале. Хочу подобрать одну из бродячих кошек. Но они либо уже мертвы, либо умирают от моего прикосновения. Одна старая серая облезлая кошка лежала рядом и медленно перестала дышать…»

О мыслях
 
У меня не осталось мыслей. Я уже и не знаю, о чем хотел говорить. Страх оказаться без слов убивает те самые слова внутри меня. Страх хуже чего-либо. Любитель упивается собственными открытиями. Любитель рассказывает о разных людях. Иногда об одних, иногда о других, иногда о себе. Иногда я смотрю, но ничего не вижу. В смысле, я вижу все, но не осознаю свое видение. Будто эта картина не предназначена для Любителя. И вот, жалкий Любитель вынужден выдумывать себе картины. Или, на худой конец, запечатлевать виденье мира объективным глазом фотоаппарата. Запомните, это не еще одна байка о несчастном-пренесчастном фотографе, замкнутом в своих миражах, хватающийся за хворостинку в отчаянной попытке остановить время и его неумолимое движение к личному апокалипсису. Я бы мог такое написать. Или не мог. Но это не важно. Ведь я этого в конечно счете так и не написал. Во мне нет презрения к фотографам. Нет презрения и к тем, кто слагает сказы о них и их своеобразных нравах. Все дело в личности. Моей личности. Личности Любителя. Я другой. Он другой. Я люблю время. Я бы с удовольствием остановил бы его, но проделай я столь кропотливую работу, как мне тут же захочется вновь включить счетчик – стоять на месте так утомительно… (24 декабря 2006 г.)
 

«О космосе. В какую-то планету, где ведутся работы по ее освоению, врезается спутник (может быть по моей вине). Происходит какой-то там выброс вредных частиц. Я – не я. У меня толстая жена с короткой стрижкой. Мы с ней вдвоем посещали планету незадолго до катастрофы. Она очень счастлива. Там работают краны в безвоздушном пространстве. После катастрофы разруха наступает и на Земле. Еще у меня был предмет воздыхания – потенциальная любовница – но меня разбудили слишком рано…»

-Ты помнишь меня?
Любитель выронил фотоаппарат от испуга. Слава Богу, петля его была одета на запястье, и аппарат благополучно завис в воздухе. Лицо девушки, слишком красивой чтобы заговорить с жалким Любителем, вопросительно и добродушно нависло над его угрюмой несобранностью. Кто это? Что ей нужно от него? И к нему ли она вообще обращается? И что ей нужно ответить? В этих делах он даже не Любитель.
-Нет, - сказал парень и сглотнул. Она улыбнулась еще шире, еще обаятельнее.
-Ты одалживал мне ручку на лекции по физике…
Любитель пожал плечами. Она продолжила:
-Две недели назад.
Странно. А где она была на этой лекции? Почему там не поздоровалась? Неужели он так хорош собой, что она не решилась заговорить с ним?
-Да, я вспомнил. Черная гелиевая ручка. Помню. Здравствуй.
Он высказал все, что только мог. Все, что имелось в наличии. В голове. Ситуация казалось вымышленной. Парень закрыл глаза почти на секунду, но когда открыл, эта девушка все еще стояла перед ним. Не садилась. Просто стояла. Ее длинные стройные ноги в джинсовой мини-юбке мельтешили, а груди находились как раз напротив его лица. Что происходит?
-Ну и как у тебя дела? – ее настойчивость настораживала Любителя. Здесь что-то не так. Должно быть, в колонне срытая камера. Или вон в той стене. Странный выступ. Наверняка, камера.
-Какая у вас сейчас будет пара?
-Экономика. А что? – краем глаза он засек девчонку, что пряталась у лифтов, и периодически вытягивала шею и наблюдала за нами. Точно. Это шутка. Они так играются.
-Да, так. Просто. А у нас информатика. Ты хорошо знаешь информатику?
Любитель почесал за ухом. Затем макушку.
-Нет. Плохо.
-Я тоже. А экономику?
-Что «экономику»?
-…хорошо знаешь?
-Нет.
-Понятно….
Это не могло продолжаться вечно.
-Ну, я пойду…
-Пока…
-Еще увидимся…
-Ага…
Она очень элегантно, как по подиуму, направилась к лифтам. Вдвоем с той девушкой, что подглядывала за происходящим, они уехали, когда захлопнулись двери. Любитель растерянно пожал плечами.
-Да не может быть!
-Правду тебе говорю!
-Да не бывает!
-Да-да! Именно!
-Может, он… того…
-Нет…
-Как это «нет»?! Другого объяснения и быть не может!
-Не понимаю…
-А я тебе уже все сказала! Все ясно!
-Ты ошибаешься.
-Послушай, Ань, я знаю этих парней. Знаю тебя. Перед тобой ни один здравомыслящий парень не устоит. Это исключено! Понимаешь? Вспомни хоть Гошу! Какая у него была любовь с Олей! Такая любовь! И что дальше? Стоило тебе только пройти мимо, как про Олю он больше не вспоминал! А ведь она тоже, так сказать, ничего из себя! Но я сама видела, как он за тобой бегал! С ума сходил!
-Знаю…
-Да ничего ты не знаешь! Даже не осознаешь! Парни по тебе с ума сходят! Буквально бесятся! И даже наш весь из себя правильный Гоша бросит Олю ради тебя.
-Ну, это прошло. Сейчас он снова с Олей.
-Только потому, что тебе он надоел. И я тебя поддерживаю - он зануда.
-Да…
-А сколько парней на улице подходят к тебе с глупыми словами «Можно с Вами познакомиться?». Хоть один подошел ко мне? Нет. Но это ничего. Будь я с Машей, подходили бы только ко мне. Ты меня понимаешь?
-Да…
-Твой парень ку-ку! У него на лбу написано «Идиот» и восклицательный знак стоит! Что с тобой?
-Не знаю.
-Раньше все было иначе…
-Раньше…
-И что изменилось вдруг? Не понимаю!
-Я тоже.
-Господи, дай же хоть один вразумительный ответ!
-Я сама ничего не понимаю! Что-то со мной случилось.
-Ты же не могла влюбиться в ЭТО…
-Ты права…
-Тогда в чем дело?
-В чем-то другом…
-В чем?
-Понятия не имею…
-И что теперь делать будешь?
-Попытаюсь еще раз.
-Еще раз? Зачем тебе так унижаться?! Любой… повторяю тебе, ЛЮБОЙ парень в стране смотрит на тебя с придыханием. ЛЮБОЙ! Кроме этого…
-Быть может, в том-то все и дело…
-(с сомнением) Неизвестная мне форма мазохизма?
-Вроде того. Все парни давались мне так легко…. Даже слишком. Может, меня это несколько утомило?
-Тебя бы к психологу отвести! Он вылечит тебя, а сразу как уйдешь, побежит в туалет дрочить.
-Но мне нужен тот…
-ТОТ никому не нужен!
-Странно… (всё то же 24 декабря 2006 г.)


«Морг, где какой-то псих ради интереса кромсал трупы бензопилой и составлял из них мозаику…»

О душе и сущности.
 
Последнее время Любителя особенно часто стали посещать мысли бредового характера. Даже говорить стыдно.
Неужто Вы тоже ощущаете себя собой? Смотрите на мир? Почему я – именно этот я? Всего лишь один из шести миллиардов? Или нечто большее? Не знаю, как выразиться. Это тело выбрали из миллиардов подобных и вдохнули в него мою суть. Почему? Но на самом деле вопрос куда глубже. Представьте: толпа. И каждый видит, осознает, ощущает жизнь. А ты – только шпион, проникший подобно партизану в чужую сущность, ворующий ее мысли и чувства. И все что у тебя есть – эта плотская сущность. А ты тем временем оглядываешься по сторонам и думаешь: у меня, наверно, должно быть особое предназначение в этой жизни, раз это я. Начинает казаться, что только ты видишь мир. А остальные – так и остались теми механическими сущностями. На вид – одухотворенные, но только на вид. Лишь у тебя есть душа. И кажется, душа твоя здесь ради великих свершений. Грандиозных дел. Кажется, что с помощью этого тела, его плотской сущности, где обитает Душа, ты взойдешь по лестнице в небо и станешь царем мира. У меня есть даже теория, что бытует в миру лишь одна Душа. Во все времена. Она выбирает одного человека и проживает с ним жизнь. Это и есть – я. Потом плоть умирает, а Душа переселяется в другого новорожденного, и это снова я. Неужели вы и, правда, ощущаете себя собой? Вы чувствуете Душу внутри?
Хотя, наверно, всякий и каждый индивидуум ждет от своей жизни великих свершений. Проходят годы. А он ждет, терпеливо, с уверенностью и ухмылкой, вроде «Сегодня вы смеетесь надо мной, но завтра я вам всем покажу!». Проходит жизнь. И ничего. Он умирает и думает «Как такое могло случиться? Вернее, как такое могло не случиться?! Этот же Я! Как так? Что будет, когда я умру?! Ничего, и только? Конец. Но за всю мою жизнь так ничего и не произошло! Я ничего не сделал! Я не был достаточно счастлив. Не был достаточно любим. Как же я могу умереть, ничего не сделав? Как могу умереть я, если так и не жил?!» Так страшно бывает, порой. Ты ждешь, что эта жизнь дана тебе не просто так. Что в это вложен великий смысл. Что раз это «я», то жизнь не может пройти столь же незаметно, как и у других. И все ждешь и ждешь «у моря погоды». А ни хрена не происходит. 

«Хожу по поселку. Встречаю девчонку с двумя чемоданами в парке. Не красавица, но нормально. Она говорит «Ну, пойдем в отель?» Мы идем. Не сразу взял ее чемоданы, так как одевал куртку. В конце концов, я просто накинул куртку на плечи и взял у нее две сумки – довольно легкие. Мы ходим, ищем отель. Спрашиваю у мужчины. Он говорит, что в ту сторону есть один отель. Девушка говорит, что это очень далеко. Я нарочно не спрашиваю ее имени. Проходит женщина. Мы спрашиваем. «Нет, только там, далеко. Обычно останавливаются у друзей» Ушла. Я говорю «Пойдем к Леше» «Хорошо» Мы выходим на шоссе и идем вдоль забора. Внезапно я паникую. «А сегодня не суббота, не воскресение? Не понедельник?» «Нет» «Хорошо, а то его мама дома в эти дни» Идем. И вдруг вдоль дороги вырастает кирпичный забор, кричащий «Бездельник! Двоечник! Прогульщик!» И мы идем вдоль забора, но он, по-видимому, бесконечен…»

О начале повествования
 
Сказ этот по-хорошему должен был начинаться как-то так: Жил-был юноша. В семье дела обстояли безрадостно, и личной жизни у него не имелось. А звали юношу – Любитель. Такое престранное имя я дал ему, ибо ни в одной области он не являлся профессионалом. Назвал бы его и Салагой, да обижать не хотелось. Он не от мира сего. Робкий, но не наивный, он и не искал в этом мире себе место. Того квадратного фута неба, что он всюду таскал за собой, ему было вполне достаточно. Юноша любил свой мир. Боялся впустить туда кого-либо извне. Боялся потери суверенитета. На странное создание выпадали невиданные шансы и возможности. Но он, как лошадь, запряженная повозкой собственных размышлений, с насильственно ограниченным шорами взором, не мог оглядываться по сторонам.
И вновь: Жил-был юноша, и никто его не любил. И в семье дела обстояли безрадостно, и личной жизни у него не имелось. А звали юношу – Любитель. Такое престранное имя я дал ему, ибо ни в одной области он не являлся профессионалом. Назвал бы его и Салагой, да обижать не хотелось. Ведь, по сути своей, юноша этот вовсе не плох. Но не от мира сего. Хоть и страстно желал быть его частью. Робкий, наивный, он рад был любой, даже самой незначительной, победе. Пусть в целом состязание и было заведомо проиграно. Девиз «Не победа, а участие» стал его главной моралью. Ведь все знают, девиз этот для тех, кто слаб. И юноша сражался с внешним миром, мирился с ним, обнимал его, ласкал. Испробовал все. Но люди не были заинтересованы в нем. С женской половиной человечества отношений у парня и вовсе не имелось. Леди Судьба, к сожалению, как вы сами догадываетесь, тоже женщина. (1 января 2007 г.)
 

«Помню кусками. Я пошел мыться. На самом деле намеревался подрочить. В стене туалета, где трубы, было окно. Оно выходило в сад, откуда на меня смотрели мама и папа. Я никак не осмеливался…»

-Ань, мы обе знаем, что все пацаны – дебилы. Но скажи, как тебя угораздило… ну как?! Где ты таково(!) Дебила отыскала?!
-Перестань.
-Как я могу перестать, если мы третью неделю ходим за ним по пятам?! Это идиотизм! Нигде такого нет!
-Знаю.
-Димка заподозрит.
-Да ну и фиг с ним.
-С Димкой? «Фиг»? Ну ты даешь….
-Да.
-Слушай, ну нельзя так за ним ходить…!
-Да, это утомляет. По крайней мере, теперь я представляю, что чувствуют парни.
-Не поняла.
-Ну, знаешь, со мной не раз пытались познакомиться. И я частенько не реагировала. Вела себя примерно как он. Теперь мне понятнее.
-Ничего не понимаю!
-Не кричи. Он может услышать.
-Да он не видит и не слышит никого! Пустая трата времени!
-А ты представь себя на месте парня. Будто он – это очень-очень красивая телка.
-Трудно себе такое представить. Но, в любом случае, будь он, как ты выразилась, «телкой», это была бы далеко не красивая «телка»!
-Что ты так к нему привязалась?
-Это ты к нему привязалась! Не я! Скоро конец перемены. Может, пойдем?
-Да, сейчас.
-Ты будешь к нему еще раз подходить?
-Не знаю.
-Тогда пошли.
-Подожди немного…
-Чего ждать? У моря погоды?! Сам он к тебе не подойдет. По глазам видно, что его это не интересует. Смотри-смотри. Опять фотик достал. Он, наверно, на фотик и дрочит!
-Не похоже.
-Очень даже, похоже! Смотри, как нежно его осматривает.
-Таково не бывает.
-Я уже ничему не удивляюсь.
-Да знаю я…
-Тогда пойдем.
-Ладно. Завтра пятница. Подойду к нему завтра. И приглашу куда-нибудь.
-Ты издеваешься?
-Почему?
-ТЫ пригласишь ЕГО?! Это уж совсем никуда не годиться! Пойдем, короче, отсюда… и побыстрее...
-Надеюсь, он согласиться. (1 января 2007 г.)

«Я, некогда писавший песни, а ныне позер и искатель приключений в запое, иду с другом в банк занимать деньги. Подъезжает с виду крутая красная машина с откидным верхом. В ней двое парней. Они бегут. У машины нет ни мотора, ни пола, ни обивки на креслах. Они подбегают к нам. Мы садимся. У меня как раз неудобные красовки, но что поделать, я бегу. Говорю с тем, кто за рулем. Хочу показать ему что-то невероятное, что я видел на дне моря. Затем появляется огромная гора из воды, и мы плывем вверх по ней…»

 
О великих и верующих
 
Я не понимаю. Категорически не понимаю. Когда я вижу их и слышу их, мне начинает казаться, что я заблуждаюсь. Ибо с чего бы им заблуждаться? Но кто-то из нас определённо заблуждается. И по-крупному.
Многие умнейшие люди, ученые и люди искусства, верят в сказки. Почему? Эти люди талантливее меня. Их внутренний мир огромен, он распирает их словно детский смех. Как они могут быть так слепы, и почему?
Не все. Конечно не все умные и талантливые люди – верующие. Эйнштейн не верил в Бога. И Фрейд. И Бергман. И Ницше. И ещё сотни других. Но есть и те, кто верит. И я никак не мог понять, как же так. Ведь всё очевидно. Если человек способен думать – то вопрос религии и веры для него решён, считал я. А потом я, кажется, понял.
Они как дети. Как дети, перемазанные в краске и пластилине. Ум – вовсе не мерило таланта. Рациональное мышление, напротив, может помешать художнику. Творцу. Мечтателю.
А что будут делать эти «великие», если их вера обрушиться им на голову? Я и сам-то не очень понимаю, как терплю столь очевидную мне бессмысленность бытия и тупик в конце безрадостного прямолинейного пути. Они ж не смогут творить. Если в жизни нет тайны, нет волшебства – что можно сочинить о такой жизни? Для этого нужно быть либо гением (действительно гением), либо кончишь как я –тавтологией.
Факт, что верующие люди наблюдаются не только среди УО, не доказывает ничего нового. И не опровергает. Как всегда. Ничего нового. 

«Мелодраматический сериал. Большая семья. Папа, мама, я, сестра, дальние родственники и друзья. В предыдущей серии кого-то убили. Связано с тем, что у кого-то из знакомых была жена, и пока он уезжал, она ему изменяла. Потому что не могла находиться дома одна. Это последняя серия. Нас зовут к столу. Садимся. По телевизору показывают нас в реальном времени. Папа и я позируем для снимков, обнимаемся перед камерой…»

-Тебе нравится?
-Что?
-Ну,… блин…
-Блин? Пожалуй. На вокзале такой же стоит пятьдесят рублей. Здесь экономно есть.
-Да…
Они ели. Аня и Любитель. Она взяла себе салат. Он взял блин со сметаной за восемнадцать рублей. И каждый взял по чаю. Он - с лимоном и с сахаром. Она - без лимона и без сахара.
-Какой у вас сейчас предмет был?
-История.
-О…. Я его сдавала на выпускных экзаменах.
-Здорово…
-А ты не сдавал его?
-Нет.
-А что ты сдавал?
-ОБЖ, обществознание и… английский.
-Ух, ты… и на что?
-ОБЖ на «пять». Обществознание и английский на «четыре».
-Молодец.
-Это минимум. Меньше никому не ставили…
Едят. Любитель почти доел блин. Теперь дул, тщетно пытаясь охладить чай. Она еще ела салат. Не спеша. Очень грациозно. Да, поверьте, есть тоже можно грациозно.
-Горячий чай, да?
-Да.
-Я однажды чуть не обожглась, наливая кипяток.
-Я только позавчера обжёгся. Кожа на большом пальце до сих пор отслаивается.
Подул. Вдох. Подул. Она доела салат. Тоже дует на чай.
-Ты по физике что-нибудь защитил?
-Нет.
-Я две «лабы» защитила.
-Сложно?
-В общем, да. Много спрашивает.
-Ясно…
-Ты далеко живешь от института?
-Очень.
-Где?
-В Подмосковье.
-И сколько тебе ехать до института?
-Два – два с половиной часа.
-Ужас…
-Я привык.
-И ты живешь в частном доме?
-Чего?
-В собственном? В отдельном?
-Да. С соседями.
-А двор есть?
-Есть. Небольшой. Маленький огород есть. Я в этом ничего не понимаю.
-А кто им занимается?
-Мама.
-Понятно…
Чай чуть остыл. Можно пить. Аня аккуратно отпила. Любитель немного обжегся.
-То есть ты из деревни?
-Можно так сказать.
-Тебе не хотелось бы жить в городе?
-Нет. Вряд ли. Да и где тут жить?
-В смысле «где»?
-Ну, где жилье найти?
-Да, это проблема…
-Не для меня. Я ведь не собираюсь переезжать.
Пол чашки выпито. Пол чашки осталось.
-Ты, я смотрю, любишь фотографировать…
-Да, люблю.
-И давно у тебя это хобби?
-Не помню. Вероятно, давно.
-А этот фотоаппарат?
-Больше двух лет.
-А ты печатаешь свои фотографии?
-Нет.
-Почему?
-У меня нет принтера.
-Сейчас много магазинов печати…
-Это дорого.
-Но компьютер же у тебя есть…
-Его отец с работы притащил. Рухлядь.
-Понятно…
-Мне лучше и не надо. Главное, что фотографии видны.
-А кроме фотографий ты ничем не интересуешься?
-Интересуюсь…
-Например?
-А ты чем-нибудь интересуешься?
-Не знаю…
-Надо знать.
-Нет, наверно. Когда-то пыталась писать стихи,… но лучше об это не вспоминать. Такой кошмар…
-Понимаю…
Чай допит. Скоро звонок.
-Я пойду, уже пора…
-Да, спасибо, что уделил мне время…
-Пожалуйста. Мне сейчас ещё получать зачет по экологии…
-И как тебе экология? Нравится?
-Да, нормально…
-Понятно…
Встали. Вышли в холл.
-Еще увидимся…
-Да…
-Пока…
Разошлись. (2 января 2007 г.)

«В доме Леши играли в прятки. Его отец бегал за нами и если ловил, то гипнотизировал – кодировал от пьянства. Он был одет во все черное (как монах). Потом я оказался в парке в одних трусах. Заночевал там на скамейке. Утром, когда проснулся, услышал песню Виктора Цоя. Интересная. Никогда ее не слышал. Я шел домой. Через огромный красивый парк. Встретил математика из института. Он был очень удивлен…»

О снах
 
Иногда во сне я делаю что-то невероятное. Я могу сочинять музыку. Порой мне сняться песни. Великолепные песни. Песни, которых не существует. Песни совершенно законченные. Песни с богатой аранжировкой. Со стихами. Профессионально исполненные. Но затем я просыпаюсь. Я помню песню. Но не могу вытянуть из нее ни нотки. Я могу описать, в каком стиле она была. Какой был голос. Какие инструменты. Но все в общем. Ничего конкретного. Я придумываю песни во сне за доли секунды. Почему такого не может случиться наяву? Ведь это я их придумываю. Мой мозг – и есть «я»! А иногда я придумывают великолепные места. Города, которых нет. Во сне я – гениальный архитектор. Придумываю долины, горы, скалы, пещеры. Места, где я никогда не был, и попросту не мог быть, ибо их нет на земле. Что это? Как это получается? Такие вопросы волнуют меня. Человеческий разум сложная штука. Природа дала нам его не просто так. Но, кажется, мы не умеем им пользоваться. В наших головах – бесконечно-огромный потенциал, а мы не знаем, что с ним делать. Как им управлять. Телепатия возможна. В теории. Но пока не на практике. Наш мозг велик, но мы не обладаем им. С помощью наркотиков или сна, мы раскрепощаемся. И мозг работает как надо. Но сознательно мы не может заставить эту противную серую массу сдвинуться с места, зашевелиться и творить. Сны – самое интересное, что есть на свете. Каждый день я жду ночь. Почему? Жду сновидения. Они прекрасны. Или ужасны. Не важно. Я снимаю полнометражные фильмы во сне. У меня рождаются сценарии за мгновения. Я – архитектор личного мира. Я строю жизнь. И строю ее моментально. Сила воображения бесконечна. Это так грандиозно. Так непостижимо. Когда же люди научатся использовать свой потенциал? Никогда? Или мы сейчас находимся еще на очень-очень низкой стадии развития? Если за миллионы лет мы превратились из обезьян в более-менее думающих существ, то я имею право предположить, что наше развитие на самом деле только началось. И если мы не угробим это планету в ближайшем будущем, то через десять-двадцать миллиардов лет люди смогут сочинять симфонии за доли секунды. Как во сне.
 

 «Группа, созданная мной плывет на огромном лайнере со всеми инструментами. Несколько раз показывается концовка – корабль тонет, его перекашивает на бок пробоины, а я пытаюсь вылезть через нее в море и размахиваю руками как «Сеньор Робинзон» на суше. Появляется какая-то девушка – темная, достаточно симпатичная. Нет. Стоп. Перед этим еще история. Я и Леша идем с палками по поселку в десять вечера отомстить какой-то семье. Мы уже были у них, но я ничего не помню. Мы подходим к калитке. Двухэтажный дом. На плетеном кресле спит лысый мужик вверх ногами. Мне хочется размозжить ему череп. Леша ставил меня прийти туда. Он меня шантажирует ДВД-сборником, будто там записаны мои тайны. Мы собираемся войти в калитку, но тут выходит жена мужика. Мы бежим. Она, как показывают в фильмах, выплескивает на улицу грязную воду из ведра, но вместо воды в меня летит бычий череп. Такое уже было до этого. Я отбиваю череп палкой, и мы уходим по широкой улице, делая вид, что палки нам нужно только чтобы бить ветви. Появляется Серега. Мы идем по поселку. Леша говорит «При землетрясении с 1-ого по 130-ый дома рухнут. Я спросил «На этой улице?» «Нет» «А мой дом?» «Нет» «А твой дом?» «Нет, это в бронзовом районе». Я как будто вспомнил это название. Вдруг мы вышли в парк, на детскую площадку. Там две девчонки и одна взрослая женщина. «Я знаю, у вас это не получается. Я помогу». Леша пропадает, как и одна из девчонок. Я оказываюсь на кухне с той темненькой. Она говорит, что знает меня. Что я покупал у нее кассеты. Она считает, что я делал это только для того, чтобы видеться с ней. Это не так. Но я киваю и улыбаюсь. Мама моет посуду. У плиты стоит парень, немного старше меня. Я пытаюсь вспомнить девушку, где находится ее палатка с кассетами. Видя мое недоумение, она пугается «Ой! Я наверно ошибаюсь». Я убеждаю ее, что все в порядке, что она права. Потом какие-то корабельные истории. Я для шоу надеваю дубленку, и пританцовываю. И вот мы снова на корабле. На тросах подвешены музыкальные инструменты. Шторм. Инструменты летят к борту. Мы останавливаем их, отходим. Но корабль вновь наклоняется, и моя девушка падает за борт, инструменты тоже. Я бегу вниз, заткнуть пробоину, но снова мы видим концовку – я пытаюсь плыть на этой пробоине. Теперь я  вижу, что эти фильм. Я в своей комнате. Вместо лампочки за моей спиной – монитор. Предо мной – мама и папа. Они аплодируют…»

По хорошему, сказ не должен был называться «Любитель». Вообще не понятно, с чего мне такое в голову пришло. Ведь главная роль здесь отведена вовсе не этим двум недотепам. Главная тут – мадмуазель Аня. Ее фигура в центре картины. Ее действия решают судьбы людей. Не зря говорят «роковая женщина». Рок! Вот кто она есть. Я не романтик. Не хочу сводить все к невинной морали «Жизнь без любви все равно, что ужин без сладкого». Спорить тоже не собираюсь – без любви на миру скучно, пресно, да и неуютно как-то. В общем, одиноким быть никто не хочет. Или хочет? Судьба - странное явление, подвластное лишь истиной роковой даме, - собралась с духом и решилась сыграть с начальницей довольно злую шуточку. Вероятно, это месть. За столь неуважительную манипуляцию в течение последних лет. Говорят, за все нужно платить. И я с удовольствием заявляю – роковая дама заплатит сполна!

«Я в детдоме, а лет в двенадцать меня находят родители и забирают домой. У меня есть старший брат и младшая сестра. Все идет плохо. Я прошу у родителей деньги на карманные расходы, они советуются в соседней комнате. Брат и сестра выступают за меня. Еще мне ставят ультиматум, чтобы я не виделся с друзьями из детдома…»

-Астрахань.
Любитель почесал затылок. Он действительно чесался.
-Новосибирск.
-Можно не только русские города, - уточнил один из гостей.
-Все равно Новосибирск.
-Так, на букву «к»…, - задумалась именинница, ибо подошел ее черед, - Калининград.
-«Д»…, - протянула незнакомая мне девушка.
-Ага.
-Дания.
-Ты что?! – другая девушка посмотрела на нее с большим удивлением, - Это страна!
-А страны нельзя?
-Нет.
-Ладно, - молчание, - Тогда… что же у нас на «Д»? … Донецк!
-Пойдет. Опять «К».
-К… к… к…, - пробормотал гнусавый голос, - Калининград был?
-Был.
-Плохо. Кёльн!
-А это где?
-В Европе.
-Мы уже … Продолжение »