Никита Севастьянов

«Щёлк», сказал фотоаппарат. На экране явилась картинка. В определенной степени расплывчатая, больше похожая на рисунок акварелью, чем на фотоснимок. Любитель прищурился, пытаясь всеми силами разглядеть за этим загадочным изображением произведение искусство, отголосок своей души или хотя бы исчерпывающее описание быта современного человека в условиях индустриализации. Нет. В данном снимке ничего из вышеперечисленного не наблюдалось. Лишь причудливая игра тонов, недостаточно теплых для спальни, но менее холодных, нежели все выглядело на самом деле. Я еще раз прищурился, откашлялся, будто собрался петь, и нерешительно нажал на красную кнопку - удаление.
Электричка, казалось, уснула на пол пути - уже минут десять мы не двигались с места. Ни Любителя, ни кого бы то ни было из пассажиров, это не волновало. Я посмотрел на табло - бегущая строка - но там темно. Какая следующая станция и как скоро мы там окажемся, не знал видно даже машинист. Сказав, что меня не волновало беспричинное простаивание поезда, я несколько поспешил, ибо теперь Любитель встал с места и направился к тамбуру, затем обратно, и так несколько раз. Такое случается. Нечего криминального или непристойного нет в том, что молодому человеку захотелось в туалет по-маленькому. Даже неуклюжее бездействие остальных пассажиров стало раздражать, а нежелание электрички продолжать путь давало на низ живота как пресс для испытания кирпичей на прочность. Любитель сел на место. Достал фотоаппарат и с вытянутой руки щелкнул автопортрет. Развернул фотоаппарат экраном к себе. Изображение высветилось. Цветное, нарочно переконтрастненое фото жмурящегося парня на фоне железнодорожных путей в окне. Свет и тень чудесным образом скрыли от наших глаз обыденного субъекта, воссоздав где-то в потустороннем мире фотографии очень даже привлекательного юношу. Любитель сохранил это фото. На лице заиграла улыбка, когда поезд после длительного, непростительного бездействия вновь тронулся с места.
-Что это ты так долго? - подозрительным голосом (это ее обычный голос) спросила мама.
-Так получилось.
-Мой руки. Еда остыла.
Боже мой, подумал про себя Любитель, ничто не меняется в этом мире, и внезапно, даже для себя, сфотографировал маму. Она удрученно покачала головой, будто сына уже не спасти, но промолчала. Миновав раковину, я сделал свои интимные дела, и, вновь миновав раковину, направился на кухню. Отец сидел у раскочагаревшегося АГВ и потел как свинья. Его лицо имело цвет свекольного супа, что черпал он огромной ложкой, часть выливая на себя. Если присмотритесь, то заметите большой белый слюнявчик, в который замотана нижняя часть его тела, подобно древнеегипетским мумиям. Любитель фотографировал это неказистое зрелище сотни тысяч раз - нет смысла тратить зарядку аппарата впустую. Все сели за стол, и отец заговорил с сыном, пока темно-красная жидкость стекала с его подбородка на фартук.
-Ну, как съездил?
Любитель по обыкновению перед ответом пожал плечами.
-Нормально.
-Ну, и что ты думаешь?
-Ничего так...
-Ну, тебе понравилось?
-Не знаю. А что?
-Ну, как "что"?! Интересуюсь.
Любитель продолжил трапезу. Худоба мальца легко объяснялась тем, что его мать не готовила ничего кроме борща. Вообще. Чем объяснялась тучность главы семейства, не имею ни малейшего представления. Мама Любителя тоже не из худышек, хоть всю свою сознательную жизнь сидела на строжайшей диете. Кроме супа в доме еще иногда появлялись помидоры и огурцы в количестве одного-двух. Отказавшись от мясных закусок и картошки, семья сильно экономила. Экономить они были вынуждены, ибо бюджет их исчерпан после покупки, по тем временам, «супер-продвинутого», цифрового фотоаппарата. Всё на благо подрастающего поколения.
Любитель встал из-за стола и ушел в свою комнату. Разговор с родителями как всегда не клеился, следовательно, задерживаться на кухне не имело смысла. К тому же, мне не терпелось посмотреть, как выглядят на мониторе сегодняшние снимки. Механизм завелся и с гулом взлетающего аэробуса компьютер загрузился. 71 фотография. Хорошо это или плохо? Не важно. Главное не количество, а качество. Что ж, мне показалось, Любитель остался доволен. На большей части снимков красовался финансово-экономический институт во всей своей красоте и уродстве. Десятки ракурсов и цветовых решений. Примерно из пятидесяти фотографий институтских интерьеров и экстерьеров я оставил пять. На первом - общий массив здания, походящий на тень от двустворчатого шкафа, на фоне серого неба и грязного мартовского снега. На втором - тоже общий массив, но запечатленный почти в упор, уходящий резко вверх, и как будто протыкающий небо, стремящийся прорваться сквозь его серость и тяжесть, безжизненность и усталость. Третий - охранник, в будке, похожей на те, что расположены у подъема на эскалатор в метрополитене. Грустный страж порядка, в униформе не по размеру, выглядывающий из окошка с по-детски невинным выражением лица. Позади - красивый холл, с мраморными стенами и огромным зеркалом. Четвертый - длинный-длинный неуютный коридор, молодой рокер, нервно грызущий ногти. Пятый - снимок из окна седьмого этажа, вниз. Нарочно смазанное фото зрительно увеличивает количество людей перед институтом и создает обманчивое впечатление муравейника. Хаос так и просится вырваться, сойти с экрана монитора, но унылость и грусть изображения, граничащая с депрессией, держат его железной хваткой.
Остальные фото - электричка, шоссе, метро. Из "электрички" Любитель оставил лишь три или четыре фото, включая автопортрет. «Шоссе» - только одну, «метро» - две. В разделе «метро» было одно очень интересное фото бомжей. Мужчина и женщина немолодого возраста спали на крайней скамье вагона. Немытые, нечесаные, грязные, уродливые, они так мило прижимались друг другу. Романтика не была для Любителя основным параметром фотоискусства, но я понимал, что передать такое не легко, а, следовательно, к этому необходимо стремиться. Из «любовных» у меня еще была одна шикарная фотография – опять метро, справа на фото - целующаяся молодая пара, лет по восемнадцать, парень так увлекся, что массирует девушке левую грудь, слева - компания из двух девчонок и одного парня, девчонка что-то недоброжелательно выкрикивает паре, фон - толпа и зал - изящно смазан. Что кричала девчонка? «Вы еще тут сексом займитесь!» Меня несколько удивило, с какой неприязнью она произносила свою реплику. Целующаяся пара даже не обернулась. И это вселило в фотографа надежду. Снимок и вправду получился интересным. Я еще некоторое время полюбовался на свои творения, затем выключил монитор.
Следующий день был воскресеньем. Если бы не телефонный звонок в одиннадцать утра, я проспал бы до обеда. С чего-то Любитель решил, что это может быть, ему звонят, и кинулся к телефону. Но, увы.
-Пап! Тебя!
Любитель снова рухнул в кровать. Прибежал отец.
-Да... Конечно... Сейчас..., - обратился ко мне, - Съежу к Таньке. Ступенька у крыльца опять... Мать придет часа в четыре. Я к этому времени приеду.
И он убежал. Так бывало часто. С тех пор как умер Танькин муж, бедняге жутко одиноко. Отец Любителя тоже частенько страдал от скуки. Его жена, мама Любителя, казалось, была только рада, если тот ел в гостях – дополнительная экономия. Да и юному фотографу нравилось оставаться одному. Один дома. Это меня почему-то очень возбуждало. Хотелось сделать что-нибудь запрещенное. Что-нибудь, чего не сделаешь при родителях. Но что? Что такого запретного мог я сделать? Привести девушку? Да, идея хорошая, просто прекрасная. Да вот не было у Любителя девушки. Свободных блудниц в окрестности тоже не много, да умственно-отсталый фотограф-любитель им нужен как кобыле клавесин. Друзей у Любителя, таких, чтобы хорошенько посидеть вместе, повеселиться, тоже не имелось. Одинокий. Меланхоличный. И тогда он фотографировал. Это, на сегодняшний день, его последнее хобби. Казалось, в доме больше уже нечего фотографировать. Но нет! Я находил новые ракурсы. Новые цветовые решения. Часть снимков представляла собой всего лишь мазню – Любитель не редко использовал большую задержку, дабы фото основательно смазывалось. На таких фотографиях тяжело разобрать, что и где. Иногда, я сам забывал что сфотографировал. Иногда я снимал глаз. Или нос. Или другие примечательные части тела. Со вспышкой лез себе в горло. Залез бы и в задницу, да боялся испачкать объектив. (13 октября 2006 г.)

«После невероятных путешествий по красивейшим местам, рекам, долинам, великий мудрец (то ли Будда, то ли Иисус) предстает перед судом в открытом космосе. Он старается доказать, что познал какое-то там «великое». Иногда кажется, что я с родителями смотрю это по телевизору. Лжецы и те, кто не желает верить ему, умирают, тонут в космосе…»

О новых словах
 
Кто сказал что-то новое? Покажите мне его. Я расцелую его. Преклоню колено перед ним. Так вы мне его покажете или нет? Вероятно, вы и сами не знаете его. Может быть, потому что его не существует? Что-то новое сказать совсем не просто. Все уже устарело. Хочется изобрести новый язык. Новую мимику. Авангард был хорош. Но имеем ли мы право причислять его к искусству? Что такое искусство вообще? Я лично считаю что искусство – это выражение своих чувств. Выражали ли авангардисты свои чувства или старомодно выпендривались? Откуда мне знать. Я не авангардист.
Конечно, не плохо бы и отличиться. И создать что-нибудь эдакое. Новое. Но не идти против себя. И не идти против искусства. Некоторые музыкальные группы, старательно возводили шум в ранг музыки. Они колотили кирпичами о мусорные баки, трубами по металлу, шелестели пакетами, скрипели несмазанными дверными петлями. Но им это быстро надоело. Всем это быстро надоело. Да, поначалу, как всегда, интересно. А потом они вернулись к классике. Шум не может быть классикой. Как и хаотичный набор букв. О д о н е а т н и н м з д э? Р в р а ло и е м л а в о г а н т н м ол р  р г а о р ав д х к т! Поиск новых средств общения. К примеру, вместо пожатия рук, отныне будем оголять половые органы. Женщинам придется труднее остальных. Ведь они не могут просто достать это из штанов. Им придется спускать брюки. Или юбки. И трусы тоже. Нет. Это не удобно. Это не приживется в народе. Так что же делать? Придумал! Будем дергать друг друга за мочку. Нет. Большинство женщин носят сережки. Да и парни, теперь, тоже их носят. А дергать за сережку довольно неприятно. Все! Наконец гениальная идея явилась ко мне! Нажимаем друг другу на нос! Вот оно! Гениально! Это будет так мило! Так дружелюбно! Но изменит ли это на самом деле мир? Конечно…, нет. Это лишь уловка. Законы не рухнут. Стереотипы не умрут. Вот вам и новое слово…. Новые слова бывают разными. Бывают действительно новые слова. Слова, изменяющие все вокруг. Слова, переворачивающие мир. А бывают просто синонимы. Синонимы давно существующих слов. И все мы занимаемся именно изобретением синонимов. Благозвучных, интригующих ремейков.
 

«Я на кухне. Все очень реалистично. На мне штаны с подтяжками, кофты нет. Похож на клоуна. Кроме меня на кухне мама и папа. Папа говорит «Покажи нам свои фотографии». Мама говорит «Тише! Фильм совсем не слышно…». Я сержусь. Отвешиваю две пощечины маме по разным щекам. Она убегает. Я иду следом и кричу сорванным голосом «Думаешь приятно каждый день слушать, каким красивым я был раньше и каким стал?! Каким талантливым был и каким стал?!». Возвращаюсь на кухню. Хочу о чем-то поговорить с папой, но он смотрит ужастик. На экране девочка в вольере в окружении своры собак. Все зрители на экране удивляются, почему она еще не умерла. Девочка говорит, что у нее было две жизни, но дева Мария сказала, что это последняя. Собаки набрасываются на нее…»

-Это он, - сказала Аня и направила длинный указательный палец на парня в черном пиджаке.
-Этот?! – ее подруга удивленно, несколько надменно, скривила верхнюю губу.
-Да-да. Он.
Субъект дискуссии сидел в коридоре на скамье с взглядом, устремленными в пустоту, нога на ногу, почесывал сальную копну волос и фотографировал воздух.
-И что в нем такого? – спросила девушка, чья верхняя губа так и не вернулась на свое обычное место, - Что ты в нем нашла?
-Не знаю, - задумчиво ответила Аня и, внимательно осмотрев парня с ног до головы, только убедилась в том, что действительно не знает, что же такого особенного в этом неряхе.
-Он же абсолютно некрасив!
-Ну… да. Не красавец, - уверен, Аня очень хотела бы оправдать своего избранника, да аргументов в его защиту не находила.
-Смотри, как дрябло висят плечики! Кисти худые. У тебя запястье и то толще! – она окольцевала запястье подруги большим и средним пальцами – мякушки пальцев встретились без каких-либо осложнений.
-Это не так уж плохо, - знайте, что Аня старалась изо всех сил, - Аккуратные руки. Что тут такого?
-Ну, как тебе сказать…. Расскажи, наконец, где ты его вообще нашла?!
-На лекции по физике. Вчера.
-Видимо я много интересного пропустила…. И что там случилось?
-Мне понадобилась ручка. Черная гелиевая ручка, - Аня, наконец, обратила глаза к собеседнице, - У Маринки была только шариковая. А я хотела дописать задачу. Помнишь, мы решали шесть задач на листочке. Нам их Михалыч выдавал. Так вот, мне нужно было сделать так, чтобы все было незаметно. Будто так уже было. Мне нужна была именно черная гелиевая ручка.
-Ну, так что же?! – молодая девушка буквально сгорала заживо от нетерпения. Столь затянутое вступление не могло не щекотать ей нервы.
-Я заметила, что за партой сзади сидят три парня. И только он писал лекцию черной гелиевой ручкой.
-Этот?
-Ага. Так вот, я спросила, нет ли у него запасной. Он стал рыться в портфеле. Покачал головой. «Нету». Тогда я предложила ему поменяться на одну пару ручками. Он согласился. Я дала ему свою синюю шариковую, а он мне – черную гелиевую. В конце пары мы поменялись обратно.
-И что?
Аня удивилась – «а что ещё-то нужно?!»
-Ничего. Все. Потом мы вышли из кабинета. Он ушел со своей группой.
-И ты с ним не говорила?
-Нет, - Аня смущенно пожала плечами. Ее подруга артистично закатила глаза.
-Я не понимаю. Что тебе в голову ударило? Может он вообще «голубой»! – она кивнула головой в сторону того мрачного типа, который теперь увлеченно фотографировал группу парней у окна.
-Нет, что ты! – Аня покачала головой, - Кстати, я, может быть, знаю, чем он мне понравился.
-Ну поделись со мной премудростью, а то я тут давно недоумеваю…
-Он не такой, как остальные. Посмотри на его глаза.
-Мне отсюда их не очень видно.
-У него задумчивый вид. Он думает. Когда ты последний раз видела, чтобы парни думали о чем-нибудь? Мне нравится, что среди этой неразберихи, он сидит, и думает. Совершенно неподвижный.
-Не от мира сего, короче.
-Что-то вроде. Но он может быть и нормальным. Я прислушивалась вчера на лекции. Он говорил абсолютно нормально. Адекватно. Ничего о компьютерных играх или футболе.
-А о чем же он тогда говорил?
-Не помню. Так, несколько фраз по поводу лекции.
-Занимательная беседа…
-Понимаешь, он говорил не так, как все…
-По-китайски, что ли?
-Не так, как обычно разговаривают парни между собой. Буквально пара фраз, а я уже поняла, что он не такой как другие.
-Он при мне ни слова не произнес, а я аж отсюда вижу, что он совсем не такой, как все. Странный парень. Ты уверена, что с ним все нормально?
-Конечно.
-Ты наводила о нем справки?
-Его никто не знает….
Перемена подходила к концу. Любитель нехотя встал, надел на спину черный портфель и пошел по коридору в сторону девчонок. Их наблюдательный пункт мог быть раскрыт. (8 декабря 2006 г.)

 «В городке, похожем на европейскую провинцию, мы соревновались в беговой эстафете о двое со связанными ногами. Устраивала забег мама. Сначала я решил пройти путь пешком, чтобы знать, куда бежать. На углу широкой улицы был дом. Я встал и прислушался. Там снимали комедийные ролики и были слышны шутки. Я прошел чуть дальше. Там большое окно-витрина, в комнату, стилизованную под школьный класс. Марина Валерьевна играла учительницу. Я обрадовался, увидев ее, встал у окна. Она кивнула мне и отвернулась. Пришлось уйти. Потом началась эстафета. Двое участников были привязаны к «ВАЗам» и сразу же меня обогнали. Немного не добегая до того углового дома, я упал…»

Однажды, или как-то раз, Любитель принял ответственное решение – буду записывать сны. Теперь каждое утро я доставал из-под подушки тетрадь и ручку и записывал все свои ночные похождения. Руки писали сами. Мозг еще не вернулся. Он там, по ту сторону жизни. И эта сторона внезапно стала очень занимать Любителя. Я провел за этим делом около месяца или больше. Просыпаясь окончательно, я тут же забывал сны. Но стоило мне прочесть хоть строку, записанную утром в бессознательном состоянии, как предо мной моментально всплывали все те странные события и образы, которым я, простой смертный, был свидетелем. Но необъяснимые вещи творит разум наш. И вот, через месяц или около того, Любитель перестал запоминать сны. Улучшился ли его сон? Вроде нет. Сны продолжали сниться мне. И я продолжал наслаждаться ими. Но лишь там, позади реальности. И просыпаясь, я сразу хватался за тетрадь, но горестно понимал – сон был, но о чем?…. Казалось, рассудок просек мой фокус. Раскусил Любителя. Ведь я только любитель. И рассудку не понравилось делиться своими сокровенными мыслями с посторонними человеком. Но погодите секунду! Какой же я «посторонний человек»?! Разве это не есть я сам. Разве это не мой рассудок? Я не знаю, что произошло. Как будто мозг поставил пароль на проникновение в свои владения. По-видимому, сны - это личное дело рассудка. Мозга. Разума. И это сильнее Любителя. Ибо с тех давних пор я не помню ни один из своих красочных, волшебных снов. (18 декабря 2006 г.)

«Довольно романтичный. О девушке. Мы встретились в столице, на рынке. Я ходил там, в поисках неизвестно чего, рыскал по палаткам. Было уже темно. Она подошла ко мне и сказала, что любит меня. Я удивился.
-С чего это бы?
-Не знаю. Просто люблю. Давай я куплю тебе что-нибудь.
Берет с прилавка какую-то кассету и спрашивает:
-Ты любишь танцевальную музыку?
Я покачал головой.
-Это не страшно, - ответила она и положила кассету обратно.
Все это я вижу перед собой очень отчетливо. Что было потом, помню довольно смутно. Мы пошли ко мне. Разговаривали о чем-то. Я познакомил ее со своими родителями. Потом она осталась на ночь. Секса не было. Мы просто лежали и разговаривали. Она прижималась ко мне, и я чувствовал тепло…»

О счастье
 
Один грузин, изображающий из себя очень умного и очень мудрого, развел демагогию перед благодарной публикой о слове «счастье». Я изначально был не согласен с ним, так как всегда считал, что таким словам, как жизнь, любовь, дружба, и, конечно же, счастье, ни в коем случае нельзя давать определения. Любитель вообще не большой поклонник слов, как таковых, и старался не придавать звукам слишком много значения. Но грузин говорил так вдохновенно и красиво (что свойственно многим восточных народов), и я не мог пропустить дискуссию мимо ушей. Выдвигалось на тщательное рассмотрение множество сомнительных гипотез. Некоторые дискутирующие, превознося себя до философов и великих античных мыслителей, гордо поднимали подбородок и, все же немного смущенно, говорили: «Счастье – это когда…». Еще в школе меня учили – не начинай определение со слов «это когда». Ибо это ошибка. Таким образом, я имею право предположить, что все они ошибались или, как минимум, не верно синтезировали мысль.
 Любитель ломал голову над определением «счастья», не будучи счастливым, и не мог придумать ничего лучше уже предложенных вариантов. Среди них было несколько, достойных обсуждения. Но обязательно всплывали досадные неувязки. Предводитель шабаша, наконец, сказал свое веское слово (собственно, затем всё и было начато): «Счастье – это когда тебя любят». Справа от меня, молодая девушка еле слышно добавила «…и когда эта любовь обоюдна». Кроме меня этого не слышал никто. Но я убедился в одном – никто из них не прав. Никто из них не неправ. Каждый прав. Каждый ошибается. Этому грузину достаточно того, что его любят. Той девушке хочется, чтобы и она любила того, кто ее любит. Кто-то сказал «когда ты здоров». Другой буркнул себе под нос «когда есть деньги». Лично для меня пока нет критерия счастья. Но я знаю, что сейчас не счастлив. Заметьте, не «несчастлив», а «не счастлив». И я уверен, что почувствую перемену, если счастье заглянет ко мне, пусть даже мимоходом. Грузин счастлив, считая, что он знает, что такое счастье. И это, наверно, здорово. Ведь он мнит себя мудрым. Но нет единой истины. Объективной истины. Истин много. Множество. Калейдоскоп истин. Истина субъективна. Она была бы объективна, будь мы объектами. Но мы - не объекты. К счастью (вновь это странное слово), мы – субъекты, неповторимы и по-своему интересны. Даже животные субъективны. Я верю, что и деревья таковы. И камни. Не знаю насчет песчинок. Сложный, возможно, риторический вопрос. Не люблю так глубоко копать. И вот, я осознал, что все те субъекты, окружающие меня ошибаются или правы (осознав так же, что в определенных случаях между антонимами можно по праву поставить знак «равно»). Единственные в чем они точно не правы – не стоило вообще начинать эту демагогию. (10 декабря 2006 г.)
 


«С институтской группой мы перед сессией отправились на автобусе в Арабские Эмираты играть в футбол. Тепло. Похоже на пустынное Подмосковье. Оттуда то там взялся Дубков. Мы вышли из автобуса, несколько человек остались, как запасная команда. Мы шли искать поле. Одно было занято. Пошли дальше. Все местные дети говорят по-русски. Я удивлен, но мне объяснили, что сюда приезжает очень много туристов. По дороге внезапно покрывшейся льдом я говорил с Леной о том, успел ли я сдать курсовой проект. Мы нашли поле. Пыль. Я попросил заменить меня кем-нибудь. Они ушли играть…»

Некоторые, особенно одаренные искусствоведы, твердят, что истинное произведение состоит из мелочей. Из деталей. И раз я хочу сделать из всего этого «истинное произведение» мне совершенно необходимо ввести в повествование легкий налет детализации. Интересно, какие детали могут вас занять…. Нет, я не тяну время. Просто есть желание пообщаться с кем-то. И так, мелочи! Что ж, давайте рассмотрим внимательнейшим образом, например, как Любитель выдавливает прыщи перед зеркалом. Это, конечно, не детализация полового акта с удачным вкраплением наикрасивейших аллегорий и причудливых метафор, но по мне так, не менее захватывающий процесс. Любитель прищуривается. Он вглядывается в прыщ. Прыщ – это такое некрасивое вздутие на коже лица среднестатистического молодого человека, наполненное гноем до отказа. Гадость, и только. И, правда, не лучший пример для детального изучения. Но я уже начал. Назад пути нет. Что написано пером…. Любитель подносит указательные пальцы сразу двух рук к вездесущему пузырю. Что же дальше? Я сдавливаю кожу. Жму изо всех сил. Жму и жму. Кожа вокруг злополучного прыща краснеет от стараний Любителя. Гной давит на кожу изнутри и взрывом, сравнимым лишь с мужским оргазмом или откупоривание бутылки шампанского, выплескивается на зеркало. Бух! Но если вы думаете, что на этом все кончено…. Ой-ой-ой! Любитель продолжает давить. Теперь все лицо мое красно от напряжения. Из только что образовавшегося кратера неохотно вылезает «колбаска» гноя. Любитель смахивает эту гадость с лица, омывает рану водой и, бросив на свое отражение удовлетворенный взгляд, покидает туалет. Ну, как вам мои детальные описания? Еще хотите? (18 декабря 2006 г.)

«Сюрреалистический. Я спасаю каких-то недочеловеков в своем дворе. Дом, – какой он есть, а сад превратился в джунгли. Забираюсь на мост-плотину (напротив родительской спальни), освобождаю пленников и открываю плотину. Теперь вижу водопад из окна кухни. Брызги достигают стекла. Я боюсь, как бы оно не разбилось. Приходят мама и папа с рынка. Хвалят. Переживают за водопад, что становится все сильнее…. Просыпаюсь, и понимаю, что очень хочу писать…»

Холодным зимним днем…. Хотя это не имеет абсолютно никакого значения…. Короче говоря: Однажды я встретил ангела. Случилось это так: сидел я в коридоре института, как сейчас помню, на пятом этаже. Сидел, грустил, и тут… она. До следующей пары оставался почти час. Сейчас половина первого. Звонок в 13:20. Не скоро, правда? И вот, я сижу, грущу. Один на всей длиннющей скамье. Никого вокруг. Читаю учебник по физике. Неспешно. Неохотно. Не вдумываясь в содержание. Не запоминая формулы. Лишь от нечего делать. И как гром средь ясного неба…. Ангел снизошел до меня. Ни разу в жизни, никогда я такого не чувствовал. Все равно, что для верующего – божественное вмешательство. Блаженное чувство. Она села рядом со мной. Совсем рядом. А ведь скамья пуста. Меж нами лишь полметра. Всеми силами я удерживал взгляд от нее, переводя взор на страницы бесполезной макулатуры, непроизвольно возлежавшей в моих руках. Мое сердцебиение слышно наверно и в кафе на первом этаже. Через минуту-другую к ангелу подошла простая земная девушка. Она спросили:
-Ты так и будешь тут сидеть?! – мне не понравилась ее интонация – такая противная!
-Да. До конца пары еще пятьдесят минут…
Она фыркнула и ушла. Я сидел тихо. Боялся даже дышать. О том, чтобы сфотографировать ее у меня и мысли не было. Честное слово. Сейчас лишь она влекла меня. Хотелось написать о ней стихотворение, но я не решался двигаться. Не решался издать звук. Открыть тетрадь. Ангел. Ее голос. Боже мой! Какой голос! Какие интонации! Никакой пренебрежительности! Никакой заносчивости! Мягкий, но не ватный, ласкающий слух голос. Душа моя так и запела. Так и запела. А сердце еще сильнее застучало. И стучало. И билось в груди моей. И мондраш. И страх. Она просто сидела. Не оборачивалась на меня. Я тоже не смотрел на нее. Лишь краем глаза. Ее лицо совершенно. Я слыхал о холодной красоте. Но это не она! Совсем не она. Ее красота тепла. Открыта. Добра. Ее глаза… бездонные моря. Ее тело идеально. Нет ничего лучше. Ноги… боже, какие ноги! Благодаря мини-юбке ее ноги кажутся бесконечно длинными. Выражение «от ушей» здесь как нельзя кстати. Она достала из сумочки «Реферат по биосфере» и принялась пролистывать его. Каждая страница в отдельном файле. Затем она изучала чужую тетрадь по экологии. Казалось, нервничала. Владельца тетради звали Игорем. Фамилию я не запомнил. И тут же ревность охватила меня. Но я вскоре успокоился. Этот ангел все равно не может принадлежать мне. Нет смысла ревновать. И меня охватило желание поговорить с ней. Проверить – не брежу ли я. Не чудиться ли мне. Не для того, чтобы «подцепить» ее. Не для того, чтобы переспать с ней. Я посмотрел на часы – 13:15. Скоро большая перемена. Я просидел рядом с ней более получаса. Время пролетело незаметно. Как миг. Как жизнь. А я ничего не сказал. Ни слова. Но я ерзал. Она, вероятно, заметила мое смущение. Но не может же этот ангел опускаться до просто смертного! Я должен постараться подняться к ней. Вот… сейчас…. Ах, нет…. Не получается…. Вот… вот…. сейчас я спрошу…. Дрожащим голосом бесхребетного паникера я спросил:
-Это экология, да?
Глупый вопрос. В горле от волнения пересохло. Сердце разрывалось. Голос дрожал. Паника.
-Да, - она говорит со мной!!
-Нравится?
-…Так себе…
-И на каком факультете проходят экологию?
-На ТЭСе, - она все еще говорит со мной!!!
-Здорово. А у нас нет экологии…
-На каком факультете?
-ПГС.
-А…, - чуточку молчания, - Какой курс?
-Второй.
-У нас тоже, - ух, вот это да!
-А вы что-нибудь чертите? – тупо, очень тупо!!!
-Да.
-И на каком формате?
-На А2.
Я задумался. Не мог сообразить, на каком же чертим МЫ.
-Мы тоже. Да. Еще была начерталка. Кончилась.
-У нас тоже кончилась…
И все. Но поверьте, мне этого было предостаточно. Я не рассчитывал на столь теплый прием. Осознание, что я заговорил с совершенно незнакомой мне девушкой, пришло гораздо позже, а точнее через пять-шесть минут, после того, как она ушла. Ангел не попрощался со мной. Но во всем нужно видеть хорошее и я решил для себя, что так она дает мне понять что мы «Еще увидимся…». Всегда в душе я выступал за измены. Говорил «это необходимо каждому». Но знаете, что… будь этот ангел моей девушкой… да в жизни я не посмотрел бы на другую! Во всяком случае, в тот момент мне так казалось. И я до сих пор в этом уверен. Видели бы вы ее…. Это неземное создание. Знаю-знаю, все так говорят «Моя девка самая-самая, такая офигенная!», а потом покажет фотографию, и не ведаешь, что ему ответить, дабы не обидеть светлые чувства слепца. Но у меня, поверьте, совершенно иная ситуация! Она ведь не моя девушка. Чья она девушка? Она ничья! Как вообще можно говорить «МОЯ девушка»?! Что это за дурацкое собственничество?! Она «моя»… Кошмар! Я счастлив, что она не заинтересовалась мной. Будь я на ее месте, я бы тоже собой не заинтересовался. Ее не в чем упрекнуть. Она вела себя со мной максимально снисходительно. Максимально вежливо. Будь я на ее месте,… «нет уж, я не для того сижу на всевозможных диетах и пользуюсь дорогой косметикой, чтобы встречаться с этим пугалом»! Вот как бы я сказал сам себе! А она мне ничего подобного не сказала. Ничего. Я же говорю – АНГЕЛ! Я не могу ничего предложить ей. Не могу дать ей счастье – у меня у самого его нет. Не могу дать ей надежду – сам давным-давно ни на что не надеюсь. Не могу дать ей что-либо – у меня нет ничегошеньки. Я пуст. Я не тот. Не достоин ангелов. Ангелы здесь не для меня. Быть обузой такому прекрасному человеку…. Мешать ей…. Тянуть ее назад, за собой…. Что вы! Я конечно никчемный тип, но не настолько! Нет! Ее глаза мне не принадлежат. Ее лицо мне не принадлежит. А еще… еще я рад. Рад, ибо я победил. Кое-кого завоевал. Кого? Нет, вы ведь знаете, что ее я не завоевал. Так кого же я завоевал? Себя, дорогие, себя! Я пересилил себе. Поборол. Я открыл рот и заговорил с ней. И это огромная победа. Не важен результат. Я не добился того, ради чего все это затеял. Но я сделал это – я попытался! Спасибо, огромное спасибо, ибо только вам я могу с гордостью поведать о случившемся. Любой засмеет меня. Обзовет тормозом. Недотепой. Дураком, упустившим свой, возможно, единственный шанс. Лишь вы смолчите. Пожалеете. Поздравите с этой маленькой, но крайне важной для меня победой. Вот сейчас я поистине счастлив. (19 декабря 2006 г.)

«Я, пять-шесть мальчиков 10-12 лет, и двое взрослых, поднялись по школьной лестнице до последнего этажа – 4-ого, чтобы с него добраться до чердака. Двое мужчин каким-то образом натянули там канаты, по которым можно ходить (как с корабля на корабль – «на абордаж»). Первый мужик перелез. Дети перелезли. Я, мне тоже 10-12 лет, пытаюсь забраться на канаты, но боюсь. Второй мужик отталкивает меня и лезет по канату. Тот, первый кто перелез, хочет помочь ему. Он протягивает ему руку, и они оба срываются. Падают вниз. Дети остались на чердаке. Канаты разорваны. Я смеюсь. Они говорят «Вот, наконец-то, засмеялся!». Я убегаю, оставив их там…»

Любитель возлежал подле добычи своей. А добыча недурна – Аня. Дома никого. Некого стесняться. Они лежали нагие на мятой постели. Не то чтобы половой акт был столь зверским. Нет. Он лишь Любитель. Ее совершенное тело выглядело чересчур выигрышно рядом с его, казалось безжизненным скелетом в кожаной обертке.
-Интересно…, - тихо и задумчиво проговорила Аня. Любитель игрался с фотоаппаратом.
-Что? – он не обернулся.
-Моя подруга спрашивала меня, чем же ты так мне понравился…
-И чем же?
-До сих пор не знаю…
-Жаль. Мне было бы интересно послушать, - сказав это, Любитель неожиданно повернулся к Ане и щелк, сфотографировал – на фото женское тело чудесным образом мерцало позади мутного экрана, как за тюлевой занавеской. Аня одобрила.
-Я хотел бы пофотографировать тебя,… если ты не против…
-Ну, давай, - она пожала плечами, и началось…
Сотни фотографий обнаженной натурщицы. Она специально ради него переворачивалась то на живот, то на спинку, то отбрасывала волосы, то улыбалась, то хмурилась. Как настоящая фото-сессия. Великолепно. Затем он снял ее грудь. У нее потрясающая грудь. Затем ухо. Такое аккуратное. Затем губы. Удивительные губы. Затем глаза. Соблазнительные глаза. Затем только один глаз во весь снимок. Чудо. Фотографировал волосы. Запястье. Часы. Ресницы. Пальцы - на ногах, на руках. И тогда Любителю пришла в голову очередная странная мысль.
-Тебе, вероятно, это покажется безумием, или, еще хуже, но…. Не позволишь ли ты… мне сфотографировать…, - и он взглядом указал ей на интересующую его часть тела. Аня встрепенулась.
-В смысле? Разве ты это еще не фотографировал?
-Только снаружи…
-А ты хочешь…?
-Ага…
Ее большие глаза… они так великолепно расширились. Это невероятно.
-Но как ты это сделаешь?
-Я уже фотографировал свою ротовую полость. Со вспышкой. Не очень четко, но все же…. Так что?
-Ты, правда, хочешь снять это изнутри?!
-Да. Конечно! А разве можно… разве можно его игнорировать?! Неужели она… в смысле, он, орган… не достоин фото?
Аня села в замешательстве. Любитель видел, что она думает. Решает. Взвешивает все «за» и «против».
-Я тебя не понимаю. Ты, правда, сумасшедший или просто хороший актер?
-Ну что ты,… какой из меня актер?! – он был несколько обижен этим нескромным вопросом.
-Так ты сумасшедший…
-Нет. Я просто не такой как все.
-Так все сумасшедшие говорят. Вот если бы ты признался, что безумен – другое дело. Алкоголик никогда не считает себя алкоголиком. А наоборот бывает.
-То есть ты хочешь, чтобы я покаялся в безумии?
-Нет, но это упростило бы задачу.
-Хо… Продолжение »