…сть, ответил:
-Как только, так сразу.
-Когда? – переспросил Паша.
-Завтра.
-Завтра? А почему не сегодня?
-Сегодня футбол по телику.
-А…
-Ну, ясно.
-Круто, - я начинаю повторяться.
-В столовку?
-В столовку.
В столовке давали кусок белого хлеба, одну тефтелю и стакан компота. Я обожал этот набор. Раньше, когда я был в первом-втором классе, тут кормили макаронами. Приходилось полдня ходить голодным. А теперь я шёл в школу с предвкушением тефтель. Моя мама, честно говоря, не очень хороший повар. Но даже оглушающее урчание в животе не могли заставить меня есть макароны.
-А вы слышали, что говорят? – голосом настоящего конспиратора вопросил Паша, с тефтелей в зубах.
-О чём? Об Антоне?
-Нет. О столовке.
-И чего говорят?
-Крысы тут.
-Ну, так давно говорят.
-А недавно их кто-то видел.
-Кто?
-Не говорят.
-Блин, - подумал Андрей вслух, - А было бы классно увидеть в столовке крысу.
-На кой хрен?!
-А ты подумай! Приходишь к директрисе, говоришь «Наталья Андреевна, я крысу в вашей столовой видел. Пойду-ка, в поссовет пожалуюсь…».
-И?
-Что «и?», то?! Ей это надо? Скандал же будет! Она тебе начнет лапшу на уши вешать. Типа «Мы с этим немедленно разберёмся. Зачем в поссовет? Не стоит людей отвлекать…». А ты ей опять «Да нет, я всё-таки схожу…».
-И?
-Блин, ну вы тупые! – уже злится Андрей, - После этих слов она предлагает тебе…
-Отсос?! – довольно громко и импульсивно перебил его Паша. Андрей чуть не подавился компотом. Я же действительно подавился, и сладкая слюна потекла на чистые джинсы.
-Ну, если тебе нужен отсос от этой старушенции… то я тебе не судья…. Короче, она тебе предлагает поблажки в учебе. Типа красивых оценок в четверти и т.п. Вот!
-Тема, - задумался я.
-Точно, тема, - кивнул Павел.
Андрей немного нервно продолжил трапезу. «Во, дебилы» - наверняка шептал он про себя.
-А если, - меня озарило, - Прийти к ней и просто сказать, что видел крысу в столовке.
Андрей тяжело вздохнул.
-А я только что о чём тут говорил?!
-Нет. Имеется в виду: просто(!) прийти и сказать. Без реального контакта с крысой. Чисто сказать что видел.
-Чего? – нахмурил брови Паша.
Андрей повернулся ко мне в пол оборота, кивнул и подытожил:
-Точно. Сначала найдём Антона, потом тему с крысой оформим…. Зашибись будет.

Лирическое отступление 6:
Я не мог позволить себе жить с родителями. Не хотел. Во всяком случае, сейчас. Я освоился на кухне Андрея. В армии я научился готовить простейшие блюда, и теперь приносил пользу обществу. В этом доме не было второго этажа, и мы всегда находились на уровне земли, или под землей. Не могу сказать наверняка, давило ли на меня ощущение «приземленности» или напротив, вселяло в меня уверенность. Из окна был виден деревянный забор и часть двора. Кухня являлась центральным помещением в доме. Слева находилась гостевая комната. Справа – спальня. Рядом с окном был выход в коридор, который в свою очередь вёл в ещё одну комнату и гараж-сарай. Я выключил плиту и вернулся в спальню. Я вытащил из-под кровати портфель Антона и извлёк оттуда учебник математики. Затем тетрадь и ручку. Я сел за кухонный стол и разложил предметы перед собой. Я написал фразу «Упражнение №115». Я уже был готов начать его решение, но вдруг почувствовал себя глупо и уязвимо. Я поспешно убрал всё обратно в портфель и сел на кровать. Я вспомнил, как Андрей на уроке химии положил ноги на парту и достал сигарету. Он так и не закурил. Но всё равно было сильно. В классе стоял оглушительный смех. Учительница своими волосатыми лапищами пыталась стащить его ноги на пол. Она была отвратительным учителем.
В девятом классе я впервые полапал сиськи. Правда, через лифчик. Но тем не менее. Мы отбирали у девчонок сумочки, и перебрасывали друг другу. И пока она бегала по классу, пытаясь поймать сумку, мы поочередно лапали её и тискали. В этом не было ничего нездорового. Один лишь раз мы прокололись. Андрея, Пашу, меня и ещё одного парня – Олега, хотели обвинить в воровстве. Всё дело было в недопонимании. Мы отобрали у девчонки сумочку, но она, вместо того, чтобы бегать за нами вдогонку, ни с того ни с сего уехала домой. Дома её спросили «А где же твоя сумочка?!». Ну, она и ответила «Отобрали». Скандала не было, но нам четверым сделали какую-то там пометку. А может вообще ничего. Как раз после этого, я нашёл общий язык с Карин. Она была той ещё шалавой, как, по крайней мере, говорил народ, но я никогда не страдал от предрассудков. Андрей тогда гулял с какой-то толстой страхолюдиной – он всю жизнь был неразборчив и брал, что давали и того, кто давал.
В восьмом-девятом классах мы стали играть друг с другом. Я уверен, такое происходит во всех школах. У нас ещё не было постоянных партнерш, и мы вымещали накопившиеся силы играми. Возможно, со стороны это и выглядело странно, но мы не чувствовали ни стыда ни отвращения. Не снимая штанов, мы изображали секс «раком». Иногда в школе – ради шутки. Иногда дома у Андрея. Этим многие занимались. Мы просто долбились молниями джинсов друг о дружку. Иногда делали «паровозик» - когда много парней встаёт в очередь и одновременно имитируют извечные «движения бёдрами». Это было смешно и наивно. Даже невинно. Я не считал это чем-то «гомосексуальным». Просто ребячество. Карина дала мне во второй половине 9-ого класса, и наши мальчишеские забавы закономерно сошли на «нет». Я не смущен. Я не краснею, вспоминая. Мы не говорим об этом. Помним, наверняка. Но не говорим. Не принято. Как не принято говорить об определенных аспектах пребывания в армии или детским подглядыванием за переодевающейся мамой. Как не принято говорить с родителями о мастурбации. Это общеизвестные секреты, разглашение которых табуировано строжайшим образом. Мы знаем об этом, но никогда об этом не скажем вслух.
По стеклу текли дождевые капли. Меня странным образом тянуло в подвал. Я чувствовал себя посетителем кунсткамеры, когда инстинктивно закрываешь ладонью глаза, но вскоре ловишь себя на мысли, что пальцы раздвигаются, словно, сами собой, и ты не в силах оторвать взгляд. И через открытую дверь спальни я косился на еле заметный крючок в кухонном полу. Я был заворожен. Я чувствовал уют и надежду.

Ж
ил-был мальчик двенадцати лет отроду по имени Антон. Он надел на спину рюкзак и вышел на улицу. Мальчик направлялся домой из школы. Отсидел положенные по расписанию шесть уроков. Отсидел их тихо и даже с некоторой пользой. В половине второго он отправился в группу продлёнки, для детей, чьи родители работают и не хотят, чтобы их ребёнок находился дома один. Ушёл с продленки мальчик в половине пятого дня, сделав в классе большую часть домашнего задания на завтра. В школе в тот день ничего особенного не произошло. Антон даже не запомнил тот день. Не осталось никаких воспоминаний. А жаль. Потому что по дороге домой с ним случилось неприятность, если не сказать хуже. Солнце спряталось за тучи. Похолодало. Природа замерла, отвернулась. Быть может, ей стало стыдно – ведь даже она не в силах помочь бедному мальчику. И Антон провалился под землю. Не глубоко. Но темно и страшно. И ни шанса выбраться наверх. Мальчик растерялся. Казалось бы, 12 лет – уже взрослый человек. Ещё немного и перейдет в старшие классы. А там и девчонки, и спиртное с сигаретами, и вечеринки до утра, и все прелести жизни. Ну, а буквально на следующий день – уже в университет идти. А там и вовсе зрелая жизнь наступает. Ответственность, самостоятельность и прочие неприятности. Дальше сами знаете: работа, свадьба и по нисходящей. То есть, 12 лет, как мы видим – самый, что ни на есть, трамплин в настоящую жизнь. Вот только во тьме подземелья его не разглядеть.
-Я не мастак давать речи.
В подземелье том жили страшные, невиданные ранее нам звери. Чем они отличались от нас, наземных обитателей? Да вроде бы ничем. Два глаза, две руки, две ноги. Короче говоря, почти всего по два («на всякий пожарный», видимо), кроме сами знаете чего (носа, например). Голоса их звучали очень-очень похоже на наши с вами голоса. Правда, в подземелье блуждало загадочное эхо, придающее даже самым слабеньким обыденным голосам силу и горьковатый привкус волшебства. А говорили эти существа отрывисто и скорее сами с собой, нежели с собеседником. И слушали они, кажется, лишь себя и свой внутренний, наверняка еще более могущественный голос.
-У меня всегда было… бурное воображения, короче…, но я его словами не мог выразить. Ну, то есть, написать на бумаге. Сочинения у меня всегда хреново получались. Парни не дадут соврать.
Они принялись всматриваться в лицо Антона. Они окружили его и рассматривали в лупу. Изучали и делали пометки в тетради в линейку. Их противные, искаженные надменной ухмылкой лица, без спроса вторгались в личное пространство двенадцатилетнего мальчика. Создавалось впечатление, что они копаются в его подсознании. Въедливыми маленькими глазками подземные чудовища перетасовывали мысли Антона, сея панику и хаос в его неокрепшем мире. В мире, где доселе не существовало ни темных подземелий, ни злобных любопытных зверьков, населяющих эти подземелья.
-Хотя, если вкратце, то русский с лит-рой мне по жизни ну никак не пригодились. Разве что физ-ра.
Три чудовища ухмылялись мальчику в лицо. Антон ломал голову «Кто они?». Или «Что с ними?». И, правда, что с ними? Их кто-то заколдовал? Наверняка, по всем законам жанра, в их прошлом имела место злая ведьма. За невинную шалость, детскую оплошность, эта злодейка прокляла троих непутевых мальчишек, сослав их в подземное царство, заодно изуродовав их души. Другого объяснения Антон не нашёл. Ведь он доподлинно знал – такими на свет не рождаются. Здесь не обошлось без черной магии. Но…
Но где-то обязательно должна быть добрая фея. Конечно, Антон давно уже не верил в фей. Как, в прочем, и в Деда Мороза. Но подземные чудовища не давали ему большого выбора. Мальчик отчетливо понимал – либо добрая фея, либо никто. На кого ещё надеяться? В подземном царстве не работают земные законы. Чудовища окружили его. Один он не справится. Иногда нам так хочется верить в небылицы.
Самый высокий, отвратительный и грубый из троицы подземных жителей, поднес к лицу Антона настольную лампу, слепящую лампу, и произнес:
-А сейчас мы будем ставить опыты…, - выдержал паузу, потерял интерес к беседе, отвернулся, и вдруг зловеще зарычал мальчику нос к носу, - На тебе!!
И чудовище залилось грубым, неестественным смехом. Смехом наполнилось всё подземелье. Антон сжался в маленький клубок. Как испуганный щенок. Смех отражался от невидимых стен, создавая реверберации и эхо. Чудовища скалились. Их наслаждение неподдельно.
Антон подумал, лежа по полу: «И где, блин, эта добрая фея? Может в пробке застряла?». Не знаю, не знаю, но к началу представления она точно опоздала.

-Короче, нам надо разделиться, - мы притихли. Андрей вопросительно пожал плечами, ожидая нашей реакции, - Какие-то проблемы?
-Может, не стоит делиться? – внес я свою лепту.
-А что так?
-Чтоб не потеряться, - неуверенно сказал Паша.
-Значит, делиться не хотите?
-Не очень…
-Ага. Ну ладно.
-Вместе идём?
-Давайте вместе, раз хотите. Мне-то что. Управились бы по отдельности быстрее.
-Зато так – надежнее, - возразил я.
-Да, - подхватил мою идею Паша, - А одиночке можем вообще не найти…, - подумал-подумал, - И потеряться.
Андрей изобразил лицом «Ну фиг знает».
-Ладно. Куда идём сначала?
-Я думаю, по Тургенево.
-Почему?
-Улица большая.
-Хм, - хмыкнул Паша, - Вряд ли Антона спрятали бы на такой людной улице.
-Ты прав, - поддержал его Андрей, - Стоит начать с окраин.
Тяжело признавать, но они были правы. А я – нет. Как так?
-И так, какую окраины осматриваем первой?
-У кладбища, - выпалил Паша.
-Почему у кладбища-то? – с определенным скептицизмом вопросил Андрей.
-Ну как…, - опешил Павел, - Это же очевидно! Чтоб хоронить было ближе.
-Кого хоронить? – переспросил я.
-Антона, - удивленно констатировал Павел.
-Мудрое решение, - саркастично протянул Андрей, - Молодец, Паша. Тебе «плюс».
-Какой ещё плюс?! – возмутился я, - У нас уже очки появились?! Почему меня не предупредили?
-Да не парься ты. Это по приколу.
-А. Значит по приколу. Ну, хорошо.
Миновала минута – минута нерешительности.
-Так, долго мы тут будем траву мять? Короче, хватит валандаться.
Наконец, мы сдвинулись с места. До кладбища около трех километров. Шли мы не спеша, наслаждались уходящим летним теплом. Бабье лето. Какая пора!
-Если не найдем Антона, - задумчиво промурлыкал я, - то хотя бы прогуляемся.
Парни согласились.
-Завтра опять пойдем? – поинтересовался Паша.
-А что?
-Ну как, план составляю.
-Какой такой план?
-Ну, это, расписание, - пояснил Паша, - Если не пойдем, то завтра можно в компьютерку сходить.
-Кстати, да, - медленно и вдумчиво закивал Андрей.
-Ну, так как?
Я возмутился:
-Давайте решим после. Мы же не знаем, чем сейчас дело обернётся. Может, мы его прямо сегодня найдём!
-А если нет – завтра компьютерка накрылась?
-Да погодь ты!

Лирическое отступление 7:
На днях я думал о приближающейся зиме. Листья осыпаются. Вот-вот польют дожди. А там и снег не за горами. Конечно, от Антона мы избавимся ещё до первого снега, а что будет дальше предугадать практически невозможно. И, тем не менее, мне стало холодно. Даже не смотря на бабье лето, из окна дует, причём солидно. Да и в подвале не жарко – раньше там располагался погребок для компотов, картошки и варенья. Я всегда боялся подвалов. Боялся их мертвого холода. Мне казалось, это идеальное место для хранения трупов.
И я боялся холода. В те времена, во времена моего детства, ещё помню фильм вышел один – триллер американский. Дальнобойщик колесил по стране, а на него охотился дорожный маньяк. И в трейлере у того дальнобойщика был рефреджератор. Темный и холодный, точно как наш подвал. И там висели свиные туши. И по ходу убийств ко мне начало закрадываться мрачное предположение: а что если тот маньяк заменил одну свиную тушу на труп своей жертвы. В конечном итоге, именно так, кажется и оказалось. Я был впечатлительным малым. Да я и сейчас впечатлительный. Ещё какой! Этой ночью, к примеру, мне снился Антон. С ним происходили какие-то отвратные метаморфозы. Неприятный сон. Кошмар. А потом мне приснился случай из детства. Я, Андрей и Паша шатались по посёлку без дела, и руки так и чесались какую-нибудь пакость натворить. Кажется, шёл февраль. Или март. Помню, тепло было – ну, для зимы. Снег липкий – самое время для снежков. Мы устроили настоящую войнушку. Мы бежали друг от друга по главной улице и даже не заметили, как очутились у школы. Продлёнка недавно закончилась, и по нашим подсчётам школа была пуста.
-А что если…?
-Классная мысль…
Мы поняли друг друга без слов и невзначай побрели по школьному двору.
-Хороший сугроб, - расплылся в улыбке Андрей.
-И то, правда, - подтвердили мы.
Андрей принялся за дело. Я и Паша суетились вокруг него.
-Давай ещё сверху!
-Вырисовывается.
-Так. Осторожно. Смотри, чтоб не упал.
-Ещё два надо скатать.
-Я здесь катаю, ты – там. Ага?
-Ага.
Мы довольно долго возились. Но оно того стоило.
-Ставим всё по местам. Теперь детали.
Я лично отшлейфовал скульптуру. Мы отошли подальше. В наших глазах горел огонь. Мы вспотели. Но были так счастливы. Смех подкатывал откуда-то из глубин. Изнутри.
-Вот тебе блин Статуя Свободы!
Однако вылепили мы вовсе не Статую Свободы. Конечно, нет.
-А ничего так… стоит!
Да. Именно. Как настоящий. Набухший. Такое ощущение, что скульптура сейчас кончит.
Мы стояли столбами, не в силах оторваться. Глубоко в душе нам было даже жаль, что мы уже закончили. Что за блаженство! На школьном дворе. В компании друзей. Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь.
Отчасти, я вспомнил этот случай в связи с Антоном. Слепил ли свой снежный шедевр детства? Нет. Он не из таких. Я пролистал его тетради – последние страницы девственно чисты. Девственно скучны. Я это знал.

-Какие варианты?
-Варианты чего? – причмокивал Андрей.
-Поиска, - сказал я.
-Э.… Ну, типа идём…
-Типа идём и что дальше?
-Ищём «Вольву», - подсказал Паша.
-«Волгу»!
-И её тоже.
-Не «её тоже», только «Волгу». Что это за похитители такие на «Вольве»?! Ещё б на «Мерсе» людей тырили! – саркастично, как всегда, разъяснил Андрей.
Я оставил портфель дома. Мы все оставили портфели дома – у меня дома. Я жил ближе всех к школе. Минут пять, может десять пешком.
-А если она в гараже? – не унимался я.
-Тогда нам не повезло.
На мне была зеленая куртка без подкладки. Но на улице сейчас примерно 15 градусов тепла – и мне комфортно. И мне интересно. Любопытно.
-Паш, поди сюда.
Андрей делал вид, что его всё это не сильно радует, но по его глазам заметно – и он загорелся этой авантюрой. Ну а про Пашу и говорить нечего – он всем всегда загорался. Горючей он парень такой.
-А что если, - заговорил Паша, и сделал эффектную паузу, дабы привлечь наше внимание, - Что если мы… будем стучаться в дома?
-Чего делать?!
-Ну, типа, как в кино.
-Что это за кино? – недоумевали мы с Андреем.
Паша чуть смутился.
-Это…. Когда они на Хэллоуин все ходят по домам…, дети по домам ходят и еду просят.
-Во-первых, у нас это не принято, - складно и разумно отвечал Андрей, - Во-вторых, до Хэллоуина ещё месяц!
-Они ещё с библиями ходят, - добавил Паша, скромно.
Андрей взялся за голову.

Восьмой день
-Есть в сексе какая-то агрессия. А?
Паша, кажется, кивает. Паша сидит в углу, и я прошу его подвинуться чуть левее, потому что мне плохо видно его реакции.
-Само слово «ебля». Ну, «ебать», короче. Тут явная агрессия. «Ебнуть» - так это вообще ударить, значит. «Уебать» - это избить. А по сути это всё та же «ебля». Или… «хуй». «Отхуячить». Тоже самое. Избить опять же. Или… чё там ещё?
-Пизда, - говорит Паша спустя пару секунд.
-Правильно. «Пизда» - «отпиздить». Опять. То есть, короче, получается: что трахать, что избивать – одно и то же. Не зря же всё время хочется приговаривать типа «Получай, сука, да, да, получай, ещё, сильнее, блядь!».
-В порнухе так и говорят, - поддакивает Паша.
-Да, потому что это мы и хотим сами говорить. Получай, блядь. На тебе! Круто, очень круто.
У Антона во рту – кляп. Кажется, это мой носок – у меня самые чистые носки. Андрей не хотел, чтобы мальчик отравился и упал в обморок. Несмотря на то, что Антон уже пару дней даже не пытается кричать, а только скулит, Андрей считает, что кляп пока рано вынимать. Крики раздражают. Всё-таки, потолок невысокий. Тут даже от голосов стоит небольшой гул. Это вам как-никак не царские казематы.
Я смотрел на Антона и испытывал облегчение. Андрей злился, Паша был немного отстранён, а я предвкушал. Не знаю что именно. Было чувство, что когда всё это кончится, у меня снова начнётся новая жизнь. Новый шанс. Я слишком долго его ненавидел, чтобы теперь сопереживать. Мои руки чуть тряслись, словно с минуты на минуту мне сообщат результаты экзамена, с заданием которого я справился, как мне казалось, вполне достойно. Приятное ожидание хэппи-энда, в купе со страхом фиаско. «Если» то, «если» сё. Альтернативы и эти «если» преследовали меня, изматывали и выжимали до изнеможения. «Что если». Параллельное, иной развитие событий. Другие слова. Другие действия. Я искренне открещивался от этих миров, вселенных, мыслей. Я откашлялся.
-Хочешь? – спросил Андрей, - Эй, Дим!
-Ты мне?
-А тут другие Димы есть?
-Я с ними не знаком.
-Будешь, спрашиваю?

Сноска (не литературное отступление):
Меня физически никогда не прельщали мужчины. Я всю жизнь, сколько себя помню, обожал сиськи. К ножкам я равнодушен. К попам… ну не знаю. Если уж действительно классная – то, пожалуй, да. А сиськи мне нравятся почти любые. Это у меня наверно от нехватки материнского внимания – так бы любой психолог сказал. Но в армии выбор, скажем так, невелик. Мне повезло, что мы с Андреем служили вместе. Он меня защищал – иначе, я бы там наверно, спину и не разгибал. По сути, ощущения те же. У меня была подружка в старших классах. Их даже было две. И я могу вам сказать, что как по мне, то разница минимальная. Хотя, конечно, при возможности альтернатив, мы все трое выберем по бабе. Так что, для меня это ничего не значит. Это как подрочить мастурбация. Просто от нечего делать.... Я не оправдываюсь. Просто хотел прояснить ситуацию.

Литературное отступление №8:
Андрея сегодня снова пробило на философию. Он любит иной раз так посреди дня встать как вкопанный, поднять указательный палец кверху, и сказать: «Ребят, а вы знаете, что есть небытие?». Ну, мы, ясно дело, говорим, что не знаем. А он отвечает: «И я понятия не имею!» и идёт дальше, ржёт в голос. У Андрея довольно своеобразное чувство юмора. Помнится, у него это стало проявляться в старших классах. Мы тогда учились в школе над оврагом, и после уроков постоянно там тусовали. У оврага была своя местная, скажем так, братия – совсем иной контингент, нежели тот, к которому мы привыкли. Совсем иной. Но в итоге мы вписались. Человек – пусть и не хамелеон, но под окружающую среду подстраиваться всё же способен. Для меня, то был совсем новый мир. Но я недолго переживал. Я встретил Карину. У неё были черные длинные волосы. Худенькая, с тонкой талией, округлыми грудками и большими карими глазами. Почти наверняка, она была цыганкой. Я был самым симпатичным из нашей троицы. Но одной смазливости не достаточно. Я подбивал Андрея и Пашу на невероятные авантюры, в надежде, что Карина обратит на меня внимание. Уже в который раз, ребята буквально спасли меня. И я был несказанно рад, когда позже, после окончания школы, попал в одну казарму с Андреем.
Сегодня он меня попросил о личном одолжении – окультуривать его речь. А то он почитал свои, так сказать, реплики, и говорит, там одни «короче» и вообще не сильно складно. Так что с этого момента Андрей у меня будет говорить исключительно правильно и красиво. Просто хотел предупредить.

Мы прошли по улице Лермонтова и влево по Чайковскому. Я смотрел налево, Паша - направо, Андрей – в обе стороны. На мне были черные теплые джинсы, и я был рад тому. Время неумолимо тикало, и на часах уже пять вечера. Ветер срывал огненные листья и бросал нам под ноги. Вам это покажется дикой банальностью и дешевой сентиментальностью, но я обожаю шум листвы под ногами. Впечатление, словно ты идёшь по лоскутному одеялу. И ты можешь прилёчь в любой момент, как в кроватку. И так уютно. Так уютно, когда часть листвы уже спала, а часть – всё ещё на ветвях. И земля и деревья становятся едины. И во всём этом есть какая-то надежность. Уверенность в целостности. Но уверенность та (как, наверняка, и любая другая уверенность) ложная и совершенно не надежная.
У меня было время для всех этих мыслей. Самое время. Мы шли не разговаривая. Каждый был увлечён и замкнут. Мы были близки и чувствовали друг друга – нам не обязательно было разговаривать. Только пара-тройка фраз. И те, лишь чтобы убедиться – да, мы всё ещё здесь, и всё ещё вместе.
У Андрея была черная куртка-пилот. Люблю куртки пилот. В них фигура лучше выглядит, особенно если носит её с джинсами. А именно с джинсами Андрей её и носил. Это его единственная осенняя куртка. У меня-то ещё синяя такая есть, на подкладке. Но мне она не нравится. У неё нет капюшона. В смысле есть, но совершенно дебильный. Типа «складной», из какого-то брезента и на голову мне категорически не налазет. И она мне велика. Мама всегда покупает на вырост. Отчасти это моя вина – я терпеть не могу ходить по магазинам и мерить одежду.
Паша был одет почти так же как Андрей (он под него частенько «косил») и мирно себе подпрыгивал каждые метров пять, в надежде сорвать лист с деревьев. Конечно, он не доставал. Но думаю, он прыгал в основном от скуки.
-Что-то не очень продуктивно идём, - подал он голос.
Мы остановились.
-Мда, и уже поздно, - констатировал я.
-Короче, вы что-то хотите предложить? – Андрей серьёзно проштудировал нас взглядом.
-Я бы это…, - Паша потирал руки, - Типа… в дома б заходил. Ага?
-Ага, - сумрачно протянул Андрей, - В дома, говорите. Я могу.
-Я тоже могу… наверно, - закивал я сначала радостно, а потом с сомнением, - Только наверно не сейчас.
-Да. Поздно уже.
-Ок. И что говорить будем?
-У меня есть детская библия, - нашёлся Паша.
Боже мой, подумал я, какая чушь! Так себе и это представляю!
-Пойдёт, - буркнул Андрей и я был, если честно, то сильно удивлён его энтузиазму, - Завтра?
-А комьютерка?
-Компьютерка никуда не денется, - тонко намекнул я.
-Ну, фиг знает…, - задумчиво протянул Паша.
-По любому не денется, - подтвердил Андрей.
-А, ну если так, то ладно.
-По домам?
-По домам.

Литературное отступление 9:
Самое худшее слово в мире - это «если». Такое противное и прилипчивое слово. Я всячески стараюсь его избегать. В нём есть какая-то неуверенность. Зыбкость. Если то, если сё. Если бы да ка бы…. «Если» – это параллельный мир. Или даже как черная дыра в параллельный мир. Каждый раз, произнося слово «если», часть тебя засасывает в тот мир, и чем чаще ты используешь это слово, тем меньше от тебя остаётся в этом, реально-существующем мире.
Помню это как сейчас.
Был теплый зимний день. В такие дни можно долго и весело играть в снежки. Чем, кстати, мы и занимались. Руки были мокрыми. Пальцы замерзли. Перчаток не оказалось ни у кого.
Когда на следующий день меня вызвали к директору, я воспринял новость вполне стойко, однако удивлённо. На нас несомненно настучали. Я пошептался перед походом с парнями. Мы обговорили тактику защиты. Мы находились в приподнятом состоянии духа. Я обожал авантюры. Боялся их и любил одновременно. Андрей придавал мне смелости. А Паша просто радовал. Я чуть боязливо вошёл в кабинет.
-Ты же умный парень.
-Я?
-Ты.
-Ну…
-Да-да. Ты умный парень. Ты же понимаешь, что это всё серьёзно.
Когда мне говорят, что «всё серьёзно», я без какого-либо злого умысла начинаю улыбаться. То есть мне говорят «Ситуация твоя – плачевная», а я улыбаюсь типа «Да, я в курсе - круто».
-Ситуация не простая. Это уже не игры. У тебя есть выбор.
Я очень отчётливо помню тот кабинет. Я бывал там довольно часто. Правда, не так часто как Андрей. Или даже Паша. А Паша, в общем, вполне нормальный парень. Да и Андрей ни какой-нибудь бритоголовый отморозок. Просто он любит короткие стрижки.
Кабинет был красным. Я не шучу – кабинет директрисы был ярко-красным. Нет, не ярко. Скорее, бардовым. Он был (да наверно, и до сих пор) обклеен обоями бардового цвета с непонятными мне узорами и уплотнениями. Такие, знаете, рельефные обои. Напротив двери, спиной к окну сидела директриса. Перед ней – огромный деревянный стол, заваленный разнообразными отчетами. Ставить стол к окну, причём таким образом, чтобы свет падал сзади, по мне так глупость непомерная. Но моего мнения никто не спрашивал.
По левой стенке стояли четыре стула. Классные такие, махровые классические стулья. А над ними – медали, грамоты и прочие награды школе и директрисе лично. Всё это, безусловно, попахивало дурным вкусом и самолюбованием, но, опять же, кто я такой, чтобы иметь на этот счёт собственное мнение.
Справа, как сейчас помню, стоял телевизор. Однажды, когда директриса лично («несмотря на большую занятость» – это шутка) вела у 5-ых классов уроки истории, нас пригнали в её кабинет и усадили на пол. Представляете, 30 человек в комнатке 3x5 сидят на полу, фактически под тем красивым деревянным письменным столом и смотрят старую-престарую экранизацию «Одиссея». Шутки штуками, а сцену с пластилиновым одноглазым чудовищем (никак не соображу его натуральное название – а, Циклоп) я на всю жизнь запомнил.
Была там ещё вторая комнатка. Проход под арку и очередная бардово-махровая комнатушка. Но я туда ни разу не заходил. И на сей раз тоже. Казалось, этого логово зверя, или помещение для внеклассных оргий. Я косился в тот дверной проём, пытался ухватить взглядом как можно больше и четче.
-У тебя есть выбор, - повторила она.
Ха, выбор. Конечно, есть. Это называется альтернативы. И нечего меня тут мариновать. Тоже мне, пошутить нельзя!
Я вышел из кабинета в более-менее приподнятом настроении. Удивительно, но меня эти пламенные речи никогда не пронимали. Хотя я конечно не нервничал. Но не больше чем когда Андрей прошлой зимой зафигачил снежком в окно Лехи Гаврилова и оно, ни с того ни с сего, разбилось вдребезги. Мы, ясно дело, пулей оттуда. Я против Лёхи ничего не имел. Но так уж получилось, что я сдружился с Андреем. Да и он это не специально. Просто штуки ради. А нас потом затаскали – то к директору, то к Лешиной бабке, то в милицию. Да, нас таскали в милицию. Лешина бабка настаивала, чтобы нас оформили как малолётних преступников. Само собой разумеется, никто нас «оформлять» не стал. Мы ж извинились.
-Ну что там? – поинтересовался Паша.
-А что там может быть? – закатил глаза Андрей, - Всё тоже самое. Как обычно.
-Да, всё тоже самое, - подтвердил я, - Не понятно только, почему как что, так сразу мы?!
-Значит…, - Андрей трагично развёл руками. Мы с Пашей раскрыли рты от интереса, - Значит, кто-то нас запалил.
Мы обмякли.
-Запалил…. Может кто с продлёнки?
-Я догадываюсь, кто, - сказал Андрей, поджав губы.
-Да ну и хрен бы с ним. Мало ли кто чего из снега лепит! – возмутился Паша.
-Да! И вообще - каждый видит в меру своей испорченности, - развил я его мысль, - Вот мне может эта… ну в Париже…
-Чего? Эльфелевая башня?
-Ага, Эльфелевая башня… напоминает член! Я ж не требую её снести!
-Блин, Эльфелевая башня совершенно на член не похожа! – Андрей покачал головой.
-Нет, ну почему же. Там головка сверху. И она это дело явно символизирует. Просто в более скрытой форме.
-Ну, вообще наверно да, - неохотно протянул Паша, - Есть такое.
Мы трепались в коридоре. Потом нас вызвали всех вместе. Позвонили нашим родителям. Отец наверно был на работе. Пришла мама. Она меня отчитала и ушла после часа утомительных переливаний из пустого в порожнюю. Пашина мама не смогла прийти, а отца у него вообще не было (нет, ну когда-то он может и был, но позже удачно самоликвидировался). Родители Андрея жили в Москве, посему тоже кое-как отнекались. Его бабушка, с которой он жил, последнее время много болела и её не стали беспокоить. Вся эта мура кончилась резко и как-то даже неожиданно. Нам выдали документы и попросили из школы. Я сидел и хлопал глазами. Ничего не понимал. Как так?
-Да вы что?! – опешил Андрей, и далее началась искусная словесная перепалка между ним и педсоветом нашей гимназии, закончившаяся, к сожалению, не в нашу пользу. Возможно, на общем итоге дискуссии так же сказался отрицательно мат со стороны Андрея.
Как бы там ни было, мы вышли на улицу и встали столбами у школьных ворот. В руках – документ формата А4, подтверждающий нашу «успеваемость» с 1-ого по 7-ой классы, в глазах – туман. Паша был на грани истерики. Я пока вообще ничего не понимал. Андрей был весь красный. Его просто распирало от несправедливости нашего мира. Мы зашли за угол, где дружно расплакались. Я плакал от обиды и шока. Я опустил голову и смотрел под ноги. Снег таял практически на глазах. Если бы он растаял на несколько дней раньше, всей этой катавасии не приключилось бы. Но это ещё одно пустое «если». «Если». Я злился. Я не знал на кого злился, и понял только спустя годы бесполезной опустошающей злости. Злобы. Андрей поднял глаза. Он нервно улыбался.
-Не ну, охуеть, да?!
Он смеялся. Я вспомнил о выражении какого-то умного грека или римлянина, что «все перемены – к лучшему». Может, так и есть. Здесь меня ничто не держало. Все мои друзья – передо мной. И они никуда не денутся. Я не один, и это ободряло. С деревьев капала мокрая холодная дрянь прямо мне на голову. Я морщился, но наслаждался - словно лёд на рану, они остужали моё разгоряченное лицо.
-Сука! Жирный уебанок! – шептал Андрей.
Человек 20 стояли у входа в школу. Некоторые – наши одноклассники. Просто «любопытные варвары». Я заметил в дверях того парня с продлёнки. Он смотрел на нас без тени злорадства или стыда. Андрей что-то выкрикнул ему. Я попытался его успокоить. Мы уходили всё дальше от школьных ворот. Одновременно с шоком и обидой, я чувствовал невероятную защищенность и комфорт.
-Ничего страшного! Пойдём в 48-ую школу, - сказал я, - Там, говорят, по алгебре очень хороший учитель.
Они не ответили. Но они были согласны со мной. Я был зол на директрису. Зол на школу. Зол на «стукача». Я не желал проситься обратно. Умолять их. Возможно, они приняли бы нас. Но я этого уже не хотел. Гнев переполнял меня. Я хотел чего-то нового. Другого. Прилив моральных сил не заставил себя ждать. Я был сломлен, но в то же время, впервые за долгие годы я распрямил спину. Я стискивал зубы. Моё более-менее предопределенное будущее исчезло, как текст, написанный невидимыми чернилами. И отчасти я был рад представившейся возможности – начать с нуля, с чистого листа, с красной строки. Утренний липкий белый снег превращался в вязкую грязную слякоть под моими ногами. Мой разум был в оцепенении. Я дышал коротко и часто.
Больше всего меня мучили обстоятельства. Тот проступок, из-за которого нас выгнали. Мне было стыдно. Даже не за саму «скульптуру». Просто стыдно. Это звучало глупо. Когда в новой школе спрашивали, что нас погнали в шею, мы обычно мямлили что-то невразумительное. Одно дело, если бы мы, допустим, избили учителя. Или сожгли классный журнал. Я был бы согласен быть исключенным из школы даже за то нечаянно разбитое окно. Или распыленный перцовый баллончик. Но только не за «это». Это звучало смешно и глупо. Как-то не серьёзно. Когда в военкомате меня спросили о причине исключения, и я честно признался – меня подняли на смех. Мне было чертовский стыдно. Ни о каком сострадании, сочувствии после этого уже и речи быть не могло. Представляете, вам заботливо задают вопрос: «Почему же тебя… Продолжение »