… выгнали из школы?». Тебе хотят выразить соболезнования. А ты отвечаешь: «Потому что мы с друзьями вылепили здоровенный такой снежный член у входа в школу!». Весь драматизм ситуации – коту под хвост. Ни тебе сопереживаний, ни подбадриваний. Ничего. Абсурдность произошедшего и происходящего полностью обезоруживала меня. Периодически, я буквально выпадал из реальности. Все выглядело таким глупым и неправдоподобным – я совершенно не мог воспринимать всё это всерьёз. В конце концов, я уже и сам перестал себе сопереживать или сочувствовать. Оставалось только нервно хихикать в кулак. Андрей продолжал злобно материться и махать кулаками после драки. Со злости он с силой пнул ногой бетонный забор школы. На следующий день ему наложили гипс – большой палец оказался сломан. В больнице мы смеялись на весь коридор.

Девятый день
Сегодня Андрей начал обсуждать пути отступления. Или правильнее – заметания следов. Потому что мы не из тех идиотов, которые забираются на водонапорную вышку с винтовкой, даже не задумываясь, как им оттуда слезать в дальнейшем. Когда всё это затевалась, я знал, что всё удастся. Я чувствовал. Андрей предложил сжечь тело, а затем распылить во дворе оставшийся прах. В принципе, идея мне нравилась, за одним исключением – я боялся, что мы сожжем дом. Я сказал Андрею, что мы сожжем дом, и он чертыхнулся.
Антон находился в состоянии, близком к коматозному, и не был способен отвечать на наши вопросы. Он в основном лежал и бормотал какую-то белиберду. Он был весь в пыли. Открытый перелом правой руки почти наверняка начинал гноиться, и Паша небезосновательно опасался, как бы мы не подцепили от мальчика столбняк или чего похуже. В итоге, мы условились отныне пользоваться презервативами. Хотя, надо признать, эрекции на Антона у нас уже практически не было – он выглядел так неопрятно и жалостно, что последние дня два наши контакты с ним становились всё более редкими и отрешенными, жестокими и брезгливыми. Андрей выкрикивал клишированные фразы из не умудрённой порнухи, а-ля «Получай, блядь! Вот тебе!», и мне было почти стыдно его конспектировать. Паша всё меньше проявлял энтузиазм. Наша игрушка растрепалась.
Тем не менее, Андрей уговорил меня сходить в аптеку за презервативами. Андрей всегда был оптимистом, хоть и циничным – и он никогда не терял надежды. Я завидовал ему. Он спасал меня не раз и не два – и в новой школе, и в армии. Я всегда держался за него, и впредь не хотел бы отпускать его от себя. Я был счастлив, когда нам удалось привезти сюда Антона – я надеялся, что Андрей будет доволен. Я стал писать дневник, потому что Андрей хотел запечатлеть нашу авантюру. Он думал о видео-камере. Потом о диктофоне. Но затем он вспомнил обо мне:
-Ты же хорошо пишешь, - сказал он.
-Это когда было то!
Но я был польщен. И конечно, сразу же согласился. Тем более что при ином раскладе, мне было бы тут скучно. Даже утомительно.
На улице моросил мелкий-мелкий дождь. Я натянул на голову капюшон и сделал шаг на крыльцо. Кроваво-красные доски заскрипели под моим довольно скромным весом. Я осмотрелся по сторонам. Я не выходил на улицу уже дней пять. Но я не заметил никаких перемен. Как будто, в те пять дней мир тоже выжидал в подвале и сторонился улицы. Я шёл.
Паша становился всё более замкнутым. Он почти не говорил. Он сидел на стуле и смотрел на Антона. Он брал фонарик и светил на его ноющее тело. Я не видел на его лице эмоций. Или я просто не мог понять, какая именно это эмоция. Не страх. Или страх? Умиление, может быть. Тихий гнев. Не просто тихий, но молчаливый. Ненависть? Я это всё уже проходил. А Паша замкнулся только сейчас. Первые дни он был с нами. С Андреем. Но насытившись, «выбесевшись», он замолчал. Он переворачивал фонарик и светил себе в глаза. В последующие несколько минут, он почти наверняка в подвале ничего не мог видеть. Я делал эти пометки на обратной стороне тетради – я не хотел, чтобы Андрей волновался.
Я купил упаковку рифленых презервативов. Я еле сдерживал смех, когда отдавал продавщице деньги. Сначала я даже обдумывал покупку ароматизированных и розовых, но стоимость оказалась несколько выше, а денег с собой я взял по-минимому. На обратном пути я увидел объявление на телеграфном столбе. Было приятно. Я почувствовал себя где-то как-то знаменитым - на меня, на мои действия, обратили внимание. Листовка трепыхалась на ветру как последний осенний лист. Я про себя подумал, что и её в скором времени соврёт непоколебимый индифферентный порыв ветра. Никто отсюда живым не уйдёт. Листья шуршали под ногами. Красивые разноцветные листья, поблекшие от обильных дождей. В кармане я сжимал правой ладонью упаковку презервативов. Углы коробки были острыми и пикантными. Я свернул налево раньше, чем следовало. Я проходил мимо школы. Ворота закрыты. Внутри нет света. Я выглядывал из-под капюшона и на моём лице мирно сосуществовали ненависть и ностальгия. Я был преисполнен чувствами настолько нежного хрупкого свойства, что боялся разбить их, поцарапать или спугнуть. Я вспоминал.

-И это библия?!
-Не похоже?
Я скептично рассматривал цветастую книжку неизвестного мне формата. На картинках были изображены седые бородатые пророки, сгоняющие скот в Ноев Ковчег.
-Потрепанная она…
-Ты её читал что ли? – спросил Андрей.
Паша пожимал плечами:
-Ну да. Читал как-то.
-Здорово. Значит, если что, ты будешь говорить.
-О чём я буду говорить?!
-О библии, - уныло протянул Андрей.
-Думаешь, пойдёт? – обратился я к нему.
-Скорее «надеюсь». Нам всего-то нужно – у двери постоять с ней.
-В дом заходить-то есть не будем? – уточнил Паша.
-А под каким предлогом? «Пустите пописать»?
-Тогда что мы увидим? – не унимался Паша.
-Прихожую, - ответил я.
-Думаешь, они его прямо в прихожей держат?! – причмокнул Андрей.
-Тогда что?
-Не знаю, - честно ответил Андрей, - Если выйдет чистенькая такая семейная пара с мобсом – значит не то. А если двухметровый амбал с окровавленных топором и головой Антона подмышкой – то можно начинать подозревать что что-то тут не чисто.
Ответ оказался настолько исчерпывающим, что следующую пару минут мы потратили лишь на то, чтобы отсмеяться.

Двенадцатый день
Я спускался в подвал с небольшой тарелкой растворимого супа в одной руке и фонариком в другой. Андрей и Паша смотрели телевизор в дальней комнате. В подвале было сыро и удушливо. Я поставил тарелку на деревянный пол и посветил фонариком на Антона. Он не шевелился. Я подошёл поближе и наклонился к нему. Его глаза были вытаращены, но призакрыты.
Андрей спустился ко мне. Я передал ему фонарик. Он поднёс два пальца к ноздрям мальчика. Я кивнул. Мы вернулись на кухню и сели за стол. Паша оставался в дальней комнате. Андрей смущенно почесывал свою почти наголо выбритую голову.
-Пошли в гараж, - обратился ко мне Андрей.
Через деревянную пристройку мы вышли в темное захламленное помещение. В центре стояла серая «Жигули». Мы неуклюже ютились вокруг неё в поисках лопаты или кирки.
-Вот, - сказал я, но он Андрей покачал головой.
Черенок наполовину сгнил, а железо потрескалось и осыпалось на глазах.
-Может, погрузим его в машину и увезем на свалку? – предложил я, прекрасно понимая, что другой лопаты нам тут не найти.
-Опасно, - прокомментировал Андрей, - Проще съездить на рынок и купить лопату. И кирку заодно.
Я колебался.
-А ты сможешь тут после этого жить?
-Он разложится через несколько месяцев, - ответил он отрешенно, - Я забуду.
Андрей выпрямился и смотрел на меня. Его маленькие глаза поблескивали.
-Поедем на рынок? – спросил я.
-Да, - не спеша произнес он, - Поехали.
-Надо предупредить Пашу.
Я вернулся в дом и зашёл в комнату. Паша сидел на диване. Я сказал:
-Мы съездим на рынок за лопатой. Ты тут будешь?
Паша облизал губы. По выражению его лица, я не мог разобрать, понимал ли он заданный ему вопрос. Он пожал плечами.
-Ладно. Мы ключи взяли, если что. Минут через 20 приедем.
Паша зевнул и потянулся. Его накаченные широкие плечи занимали половину дивана. Он расправил руки в стороны и кивнул мне.
-Ага, - сказал он.
Андрей заводил машину. Я открыл ворота и занял пассажирское сидение.
-Ещё фомку надо купить, - невзначай отметил Андрей, выезжая со двора, - Половицы две по-любому придётся снять.
-Да, я тоже об этом подумал. Но вроде там проблем не должно быть.
-Нет. Никаких проблем. Не должно быть.
***
Я прислонил лопату и кирку к стене. Люк в подвал был закрыт. Я слышал приближающиеся шаги Андрея. «Надо попросить Пашу помочь отдирать половые доски – он из нас самый сильный» подумал я. Дверь в комнату легко открылась. Я встал у порога. Диван был пуст. Я поднял взгляд и увидел Пашу. Моё сердце билось очень-очень громко. В кухню вошёл Андрей с фомкой.
-Ну что? – спросил он хрипловато и подошёл ко мне, - Блядь! – закричал он и сделал рывок назад.
Паша висел на отопительной трубе. Я поймал себя на мысли, что самочувствие трубы волнует меня куда сильнее. Мне не пришлась по вкусу эта мысль, и я нервно вдохнул воздух. Андрей за моей спиной матерился и ходил кругами по кухне. Кажется, он плакал.
-Паша, блядь, что ты сделал?! Черт!
Он сел за кухонный стол и закрыл лицо руками. Может быть, мне стоило всё же отметить в своём официальном дневнике свои опасения относительно Паши и его поведения. Тогда для Андрея это не было бы таким шоком. Я подсознательно готовился к чему-то подобному. Не так скоро. И не так банально. Но я был готов.
-Что будем делать? – спросил я.
Андрей поднял на меня красные заплаканные глаза. Затем он запрокинул голову.
-Мы же не можем и его закопать, - наконец ответил он, зажигая сигарету, - Я не могу.
Я мялся в дверях в поисках решений:
-Может отвезти его домой?
-А что если там кто-то есть? Там наверняка кто-то есть.
Я знал, что придётся вызывать «скорую». Всё к тому шло. Но в таком случае – пора приступать к раскопкам.
-Тогда нужно быстрее закапывать Антона, - сказал я, - Со «скорой» на сообщение о самоубийстве приедет милиция.
-Да. Приедет, - кивнул Андрей и обернулся ко мне, чуть жалостливо, - Там ничего сложного. Мы и без него справимся.
-Конечно, справимся, - улыбнулся я, пытаясь подбодрить Андрея, - Справимся.
-Закрой дверь, пожалуйста, - сказал Андрей.
Я не сразу понял его просьбу. Затем закрыл дверь.

-Бред какой-то с этой библией получается.
-Да, чушь, - подтвердил я.
-Выставим себя идиотами, - добавил Андрей.
Антон мне никогда не нравился. Противный парень. Один раз мы закрыли его в девчачьей раздевалке, после чего он пошёл жаловаться директору. Никто не жалуется на такие шалости. Меня самого никогда не закрывали в девчачьей раздевалке – я ему можно сказать завидовал. Но он этого не ценил. Холёный маменькин сынок.
Я сидел дома и перебирал тетради. Я хотел написать рассказ об этих днях. Некоторым нравилось, как я писал. А мне нравилось писать. Андрей или Паша в жизни ни строчки не сочинили. Максимум Андрея – это карданные валы и прочие свечи, в которых я ни фига не понимаю. Ну не тот у меня склад ума. Я, возможно, хотел бы изучать языки. Наверно. Правда, ещё год назад я хотел быть актёром. Так что – никогда не знаешь. Раньше мне казалось, что в седьмом классе учатся уже по-настоящему взрослые люди – сложившиеся личности. Теперь тоже самое мне кажется о восьмом классе. Или, по крайней мере, о девятом. Я чувствую себя почти зрелым, хотя у меня до сих пор нет нормальной эрекции. Но разве я в этом виноват?

Двенадцатый день (продолжение)
Нам потребовалось три часа. Мы заделали пол подвала и поднялись в кухню. Погода стояла пасмурная, как и положено осенью. Я открыл дверь дальней комнаты. Даже не знаю, что я рассчитывал там увидеть. Пашу, сидящего на диване, как ни в чём не бывало?
Андрей позвонил в «скорую». Мы вынесли инструменты в гараж, умылись и подмели кухонный пол. Я нервничал. Я зашёл в спальню и сел на кровать отдышаться. Андрей ждал машину у калитки. Минуту назад он предложил мне уйти. Сказал, что сам справится. Я отказался. Я боялся, что потеряю с ним контакт. Да, я думал, о том, чтобы уйти. Но я не мог решиться. Я хотел остаться.
Паша сломался. Как детская игрушка, на которую слишком сильно надавили. Мы встретились с ним всего три месяца назад. Он изменился. Мы рассказывали ему о наших приключениях в армии, но ему почему-то добавить было нечего. Когда я предложил найти Антона, он казалось, не понимал о чём я. Не помнил. Он старался забыть, но у него не получилось.
***
Входная дверь открылась.
-Проходите, он там.
Голос Андрея звучал уверенно. Даже чересчур. Я вышел на кухню, оставив дверь спальни открытой. Я увидел трёх мужчин. Двое в белых халатах со сложенными носилками в руках и один в милицейской форме. Я поздоровался.
-Здравствуйте. Я – друг, - эта фраза показалась мне путаной, и я добавил, - Другой покойного.
Один врач кивнул. Андрей провёл их в Пашину комнату. Милиционер почти сразу же вернулся и сел за кухонный стол.
-Вместе живете, что ли? – спросил он.
Андрей стоял у раковины и держал в руке наши паспорта. Я зашёл за спину милиционера и встал напротив окна, рядом с Андреем. У забора были припаркованы милицейская машина и скорая помощь. В первой машине сидел водитель. Но я почти не нервничал.
-Мы только из армии вернулись, - ответил Андрей, - Обживаемся. Вам паспорта нужны?
-Ага, давайте.
Андрей передал ему паспорта. Из соседней комнаты послышался «плюх». Я решил, что Пашу, наконец, спустили «с небес на землю». Андрей сжал губы. Вскоре дверь отворилась, и врачи пронесли мимо нас на носилках мертвое тело, накрытое белой простынёй. Милиционер не оборачивался. Он искал в своей папке какие-то бумаги.
-Вот. Это повестка в милицию. Надо заполнить. Кто будет?
-Давайте я, - отозвался Андрей и подошёл к столу.
Милиционер встал, освободив ему место. Андрей сел писать. Я отошёл к холодильнику, чтобы не мешать представителю закона осматривать дверцы наших кухонных шкафов.
-Чаю не хотите? – вдруг опомнился я.
-Можно, - ответил он и вытер губы.
Он был довольно молод. Не нашего возраста, но определенно до 40-ка не включительно. Он вертел фуражку в руках, словно хотел, но не решался прикрыть ею свою неумолимую плешь на затылке. Он встал у дверного проёма в спальню. Сахарница оказалась пуста. Я искал новую упаковку в верхней чести шкафа.
-У вас тут ребёнок что ли?
Андрей обернулся на звук голоса. Его дыхание сбилось. Милиционер доброжелательно кивнул головой в спальню. Я не оборачивался. Я знал, что он имел в виду. Я не дышал. Андрей опустил глаза на портфель, выглядывавший из-под кровати. Затем он поднял глаза. Доброжелательность в глазах милиционера стремительно угасала. Её место заняло сомнение. Немного удивления. Я не видел ничего из этого. Я только мог чувствовать спиной. Я затаил дыхание и по моему телу бежали мурашки. Андрей всосал воздух в рот. Он пытался осознать и проанализировать ситуацию, но был скован паникой.
Звон стекла почти оглушил меня, прорвав пелену молчания. Андрей пробил двойное стекло и упал лицом на мокрую траву. Он корчился от боли и держался руками за лицо. Я слышал, как водитель покинул машину, подбежал снаружи к дому и закричал:
-Что случилось?!
Милиционер схватил меня за рубашку и с размаху прижал лицом к столу. Промозглый осенний ветер вихрями носился над моей головой. Мне было чертовски больно, но кровь не текла. Я трясся, но всячески старался не думать и не принимать больше никаких решений вообще. Просто лежать. Плыть по течению. Быть как все. И затаиться.

Первый снег. Второй снег. Школьная волокита, неизбежно последовавшая после, навевала лишь скуку. Я был разочарован, когда всё закончилось. Мама снова проявила небывалую материнскую заботу, насильно всучив мне перцовый баллончик. Кончилось всё тем, что мы с Андреем и Пашей нечаянно распылили его прямо в школе на втором этаже во время перемены. Ору было порядочно, скажу вам честно. Но к таким вещам привыкаешь. Тем более – такая мелочь. Хотя из-за нас был введен категорический запрет для школьников на ношение баллончиков. Так что если теперь опять кого похитят, это будет уже отчасти на нашей совести
Медленно, но уверенно, блеклые мокрые листья и прочий мусор покрывались слоем белого пока что липкого снега. Шум дождя смолк, и мы погрузились в тишину. Мы играли в снежки и били окна заброшенного детдома. Я показал маме свой рассказ о нашем неудачном расследовании. Она сказала, что я уже слишком взрослый для подобных вещей. Я так и не понял, что она имела в виду – мой литературный стиль, или саму авантюру с расследованием. Возможно, она права в обоих смыслах. Это было глупо. И заранее обречено на провал. Глупо думать, будто всё тут зависит исключительно от тебя. Случай решает многое. Даже слишком многое, наверно. Но я почему-то очень хотел найти Антона. И Андрей с Пашей, тоже хотели. Он старались не показывать виду, но что-то изнутри отчаянно толкало нас на его поиски, и только трусость и неуверенность в себе смогла уберечь нас от «не влезай, а то убьёт».
 Паша пробурил в манеке из кабинета биологии дырку гелиевой ручкой, и теперь мы баловались тем, что сворачивали разные непотребные рисунки (в основном моего пера) в трубочку и засовывали их манекену в поясницу. Я всегда был склонен к творчеству. Ну а что вы хотите – мне было 13 лет.
Портфели лежат у комода в прихожей. Дети завтракают. Родители детей собираются на работу. Я думал о том, изменила ли пропажа и смерть Антона что-нибудь в мире. Ну, то есть, в гипотетическом будущем. Как в «Терминаторе», когда из будущего послали убийцу, чтобы тот устранил мальчика, который через столько-то лет изобретёт компьютерную программу и в итоге начнётся техно-апокалипсис. Но почему-то мне трудно было представить Антона вершащим мировую историю. Или вообще историю. Снег всё так же падал, и следы заметало крайне быстро. Небо хмурилось, но я был рад. Распространенная вера в то, что школьные годы – лучшие в наши жизни, отчего-то крепчала во мне, и я ловил каждую минуту.