Для безнадежных романтиков
«Фонтан» говорите? Скорее уж, «Источник». Источник вечной жизни. Правильно?
Я хочу сразу отметить — в мои намеренья не входит высмеивать данный фильм. Потому что я понимаю, сколь болезненна для многих тема, поднята в фильме. Я бы лично остался сильно уязвлён рецензией, высмеивающей, допустим, «Осеннюю сонату». Так что я постараюсь говорить максимально толерантно. А если уж «Источник» Аранофски изменил вашу жизнь и оставил неизгладимый отпечаток в вашей тонкой душе — то лучше дальше меня вообще не читайте.
Фильм очень сложен. Чересчур сложен. Аранофски ввёл аж три временных измерения, плюс откровенно перенасытил визуальный ряд вплоть до цветового китча. Я в курсе, что в связи с недостаточным бюджетом (30 миллионов — ну что на них снимешь?) он использовал для космических пейзажей увеличенные съёмки микроорганизмов, дав, таким образом, дополнительную мыслю о внутреннем и внешнем космосе как о единой и неделимой системе бытия, однако всё это «богатство» по мне так смахивает на безвкусные убранства православных церквей. Впрочем, о вкусах не спорят.
Лента рассказывает нам историю врача, сильно преданного своей профессии, и его жены Иззи, которая до последнего молчала о своих подозрительных недугах. В итоге — рак. В надежде облегчить ожидание смерти, она пишет книгу о храбром конкистадоре, которому королева Испании наказала отыскать Древо Жизни, дарующее бессмертие. Но последнюю главу не дописала. Специально…. Муж тем временем с ума буквально сходит: Жена с болезнью явно не борется. Его чудодействующее лекарство категорически не работает. Вдобавок он ещё и обручальное кольцо потерял….
Все эти триптиховые комбинации Аранофски на самом деле рассказывают вполне простую и однозначную мораль: В начале фильма герой Хью Джекмана, занятый любимой работой по изобретению бессмертия и прочих невинных таблеток счастья, на предложение жены пойти погулять по первому снегу высказывает своё резкое «нет». В следующей же сцене он теряет кольцо. То есть всё совершенно очевидно — он не достаточно ценит их брак. А когда жена сообщает ему, что умирает, он начинает бегать из угла в угол, изобретать всякие снадобья и рыдать на её смертном одре. Она же ему отвечает: «Не важно, что я умираю — мы всё равно будем вместе, покуда любим друг друга» (примерно так). Он её слова мимо ушей пропускает, и только после её смерти, прочитав книгу о том конкистадоре, осознаёт, что: во-первых, нужно было пойти с женой на ту прогулку по первому снегу, а во-вторых, «Death is not the end (как пел Боб Дилан), хотя бы потому что любовь — вечна.
Видите, сколько высокопарных слов (любовь, смерть, жизнь, вечность, бессмертие) я применил в предыдущем абзаце. А иначе — никак. В фильме-то только такими понятиями и жонглируют. Правильно, скажите вы, тема-то какая глубокая! Согласен. Однако фильм выматывает. Утомляет. Он вбивает философию в головы зрителей чугунной кувалдой — чтоб все без исключения поняли. Его 96 минут — это та самая вечность.
Да, тема смерти для нас всегда будет актуальна (ну, или до тех пор, пока мы не научимся останавливать процесс старения). Мы придумываем философии и оправдания. Мы придумываем загробный мир. Придумываем душу. Будто мы живёт покуда нас помнят, или любят. Или, вот, тоже довольно распространенное самоуспокоение — наше будущее в наших детях. Но у Аранофски в фильме нет ни одного ребёнка. Значит, он себя успокаивает как-то иначе. Вариантов-то тысячи. К примеру, есть неплохое самоуспокоение о том, что наше тело со временем превратится в почву, из почвы вырастет дерево, у дерева птички склюют побеги — и вот, мы уже порхаем в небе. Конечно, на этом мы, подобно умирающей Иззи, обрываем повествование, и благоразумно опускаем главу, где мы превращаемся в птичий помёт и вновь с размаху бьёмся о землю.
По сути, Аранофски пропагандирует смирение. Не христианское (хотя и не без этого) и даже не иудаистское, а скорее буддистское. Хотя, народу нравится вовсе не религиозный подтекст, а «вечная любовь». А подобные словосочетания как известно нравятся в первую очередь, конечно же, девушкам. И весь фильм вполне можно охарактеризовать как «Женский Солярис». Хотя «Солярис» по-моему и сам по себе довольно женственен. Но назвать «Источник» «Женской Космической Одиссеей» у меня рука не поднимется.
Где-то с середины фильма ты перестаёшь путаться во временных пластах, постигаешь суть происходящего и к чему с завидной настойчивостью клонит режиссер, после чего тебе остаётся смиренно «высиживать» вплоть до концовки. Но женщины слагают этому фильму целые поэмы. Они взахлёб делятся своими переживаниями за судьбы персонажей. Они говорят о том, что вечная жизнь — и есть любовь. Что источник вечной жизни вовсе не Древо Жизни. Что «источник» — это любовь…. Ну как я могу с ними спорить. Это их стихия. Это их Даниэла Стил, только ещё масштабнее, ещё глобальнее. Это их принц на коне с золотым обручальным кольцом в руке. Они находят в «Источнике» тысячи переживаний и тысячи мыслей. А я вижу лишь храм женских идолов. Вижу расхожие штампы: «они дополняли друг друга и могли существовать только вместе». Штампы о мифическом самопожертвовании и всепоглощающей вечной любви.
Да, это симфония. Но изнеженная и мелочная, в духе «Куда приводят мечты» с Робином Уильямсом. И мне она ничего не говорит. Ни о какой «любви» и «самопожертвовании». Потому что я не верю этим словам. Потому что кино это — для безнадежных (или напротив — полных надежды) романтиков. Для тех, кто верит в любовь. Верит в «душу». Верит в «добро». В «идеалы» и «совершенство». В «высшую цель». В то что «всё будет хорошо». Что «смерть ещё не конец». Что любовь не эгоистическая нужда одного человека в другом, а божий дар и единственное что может нас спасти от того-то и того-то.
Меня вполне можно жалеть или ругать за бесчувственность (смотрели «К9 — Собачья работа»? Там Белуши гордо объявляет псу: «Помнишь тот фильм, где собаку пристрелили в конце? Так вот — я не плакал, когда её убили!!». Отчасти это про меня, но тем не менее есть фильмы (навскидку опять же «Осенная соната» и «Фанни и Александр», оба Бергмана), которые меня по-настоящему трогают), называть черствым циником, или ещё как-нибудь изящнее — мне всё равно. Но это — не моё кино.
5 из 10